Подделка

Увидимся, пока, сказал он по-английски. Я с трудом поборола в себе желание обнять этого молодого человека и сказать ему, чтобы он заботился о себе, усердно работал и не поддавался влиянию грязных денег, которые текут по этому городу, потому что в хорошей, честной работе нет ничего постыдного. Но кто я такая, чтобы раздавать советы? Так что я просто ответила: пока.

С вашей точки зрения, детектив, я могу себе представить, как всё это звучит. Почему мне потребовалось ещё три месяца, чтобы сдаться и признаться? Поверьте мне: если бы мне нужно было беспокоиться только о себе, я бы помчалась к вам в офис, едва мой самолет приземлился в Сан-Франциско. Но я эгоистичная, я слабая. Я боялась за мужа, сына, любимую девяностолетнюю бабушку, которую отделяла от этих гнусных людей лишь граница. Я сожалею об этом. Простите меня, я думала, что смогу каким-то образом вырваться из хватки Винни. Простите меня, я думала, что смогу защитить свою семью. Больше всего мне жаль, что я не сразу поняла: единственное, что может нас спасти, это правда, только правда.

14

Я подошла к дому, готовая заглаживать вину перед мужем, сделать всё, что в моих силах, чтобы оградить его от последствий моих ошибок. Насколько я могла судить, был только один способ гарантировать его безопасность: убедить его прооперировать Босса Мака, а для этого мне нужно было сделать так, чтобы он никогда не узнал о криминальном прошлом этого человека.

Я нашла в «Дьюти Фри» хрустальную вазу, которая показалась мне неплохой заменой той, что он разбил. Я протянула ему свой подарок и сказала: прости меня.

Он, распластанный на диване, чуть приподнял голову и тут же снова уронил её, как будто это незначительное действие требовало невозможных усилий.

Что это? – спросил он.

Ваза, ответила я и поставила сумку с покупками на ковёр. У Оли был тот остекленевший кататонический взгляд, какой иногда появлялся после сорока восьми часов непрерывной работы, что теперь считается слишком жестоким.

Что стряслось? – спросила я. Что такое?

Прибежал Анри в одном подгузнике, хотя через открытое окно дул холодок. Я раскинула руки, чтобы обнять его, но он обогнул меня, направился к пульту, лежавшему на журнальном столике, и стукнул этим пультом об диванную подушку после неудачной попытки включить телевизор.

Оли не пошевелился, его лицо исказилось в агонии.

Что случилось? – снова спросила я и поцеловала сына в макушку, пахнувшую дрожжами и мокрой псиной, а вовсе не шампунем. Анри откинулся назад, сверкая самой блаженной улыбкой, и вновь принялся колотить пультом по подушке.

Оли воздел руки над головой и испустил чудовищный стон. Анри тут же передразнил папу и захихикал. Я подхватила сына и поцеловала в обе щеки, он вырвался из моих объятий.

Наконец Оли сказал: я пытался приучить его к горшку.

О нет.

Я хотел сделать тебе сюрприз.

О нет.

Я не думал, что это будет так сложно. Мне обещали, это займёт от одного до трех дней.

Я ощутила резкий всплеск раздражения, грозивший уничтожить все мои добрые намерения. Как это характерно для моего мужа – принимать вызовы, на которые ни один здравомыслящий человек никогда бы не решился. Он становится особенно энергичным, особенно мотивированным, когда слышит, что ту или иную задачу невозможно выполнить. Именно так он получил двойную специализацию по физике и биологии в Гарварде, одновременно занимаясь греблей в команде новичков и работая запасным концертмейстером в танцевальном отделении. Именно так он пережил ординатуру и стажировку по хирургии. Именно так он стал восходящей звездой в первый же год работы. И тут до меня дошло: таким же образом я могла заставить его прооперировать Босса Мака – представив эту операцию как вершину, на которую только он один мог подняться.

Я наклонилась и понюхала подгузник Анри. Пахло чистотой.

Очевидно, я сдался, сказал Оли, закрывая глаза тыльной стороной ладони, словно пытаясь скрыть стыд.

Что случилось?

Он накакал на ковер.

О нет. Я рассматривала бежевый ковер, пока не заметила предательское беловатое пятно чистящей жидкости рядом с кофейным столиком. Синий пластиковый горшок, который мы заказали несколько недель назад, был придвинут к стене рядом с книгой «Все какают» и куклой Элмо.

А потом он накакал на пол в ванной, прямо возле унитаза, как будто нарочно.

Анри!

Мой сын – длинные ресницы, розовые щёки – посмотрел на меня и вновь вернулся к попыткам включить телевизор.

И я даже думать не хочу о том, куда и сколько раз он мочился.

Я подошла к дивану и втиснулась рядом с мужем. Он перекатился на бок, чтобы освободить для меня место.

Сочувствую, сказала я.

Он положил руку мне на грудь. Не помню, чтобы когда-то чувствовал себя таким жалким.

Расстроенный неудачей, Анри прижался лицом к экрану телевизора и издал пронзительный стон.

Включи, пожалуйста, ради Бога, застонал Оли.

Я включила «Паровозика Томаса», и Анри тут же замолчал, стал покачиваться в такт музыкальной теме, не обращая внимания на мои просьбы не стоять так близко к экрану.