Подельник эпохи: Леонид Леонов

… С тех пор на всех фотографиях Леонова видно, что левая сторона его лица почти недвижима…

Понимаете? Ни Гражданская, ни Отечественная не принесли такого кромешного опустошения: а тут лицо парализовало! Что же тогда в душе творилось…

В 1956 году Леонов вообще не публикуется.

В больнице происходит еще одна знаковая встреча: там в то же самое время лечится от своих ужасов и многодневной бессонницы Александр Фадеев.

Дружеские отношения между ними давно уже были невозможны, но они все-таки общались. Говорили, естественно, о недавнем хрущёвском докладе. Фадеев, который уже что-то смертельно главное решил для себя, неожиданно признался Леонову, что в 1930-е годы поставил тысячу подписей на документах, легализующих писательские аресты… Тысячу.

Вскоре, 13 мая 1956 года, Фадеев застрелился, написав в предсмертной записке: «Не вижу возможности жить, так как искусство, которому отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии и уже не может быть поправлено… Литература – этот высший плод нового строя – унижена, затравлена, загублена. Самодовольство нуворишей от великого ленинского учения даже тогда, когда они клянутся им, этим учением, привело к полному недоверию к ним с моей стороны, ибо от них можно ждать еще худшего… Жизнь моя как писателя теряет всякий смысл, и я с превеликой радостью, как избавление от этого гнусного существования, где на тебя обрушивается подлость, ложь и клевета, ухожу из этой жизни».

Едва ли и Леонид Максимович не задумывался тогда над тем, что искусство его, которому он тоже отдал жизнь свою, «загублено самоуверенно-невежественным руководством», а сама литература воистину и унижена, и затравлена…

Десять лет назад, сразу после выхода «Молодой гвардии» Фадеева, Леонов говорил Чуковскому, что роман этот – плохой: «…какая структура у клена, какая структура у самшита, медленно создаются новые клетки. А вон за окном ваш бальзамин – клетки увидишь без микроскопа, огромный, в три месяца достиг высоты, какой клену не достичь и в 12, – но трава, бурьян. Таков и фадеевский роман». Чуковский записал эту фразу в дневнике тогда.

Теперь пришло время самому Леонову задуматься что есть его творчество – самшит или… а?

В пятьдесят семь лет он чувствует себя стариком. Мало кто из общавшихся тогда с ним мог подумать, что Леонову предстоит прожить еще долгие, долгие годы. Напротив, люди видели писателя с надорванным здоровьем и расшатавшейся психикой.

Критик Евгений Сурков, с которым у Леонова заладились дружеские отношения, так описывал его в феврале 1957 года: «…он поразил меня тоскливым, почти безнадежным настроением. После болезни рот чуть скривился, левый глаз немного меньше другого, от этого в лице (оно стало сморщенным, бабьим) что-то жалкое».

В том же месяце критик запишет в дневнике слова Леонова: «Больше печатать ничего не буду. Хватит!»

И еще через месяц, в марте, Сурков добавит несколько печальных штрихов к портрету писателя: «Леонов тусклый, смятый какой-то, как будто в нем все время бегут тучи, тяжелые, дымчатые, быстрые».

7 апреля 1957 года Сурков записывает слова Леонова: «Я не знаю, какой я писатель. Нет, я не кокетничаю, вы не подумайте, что юродствую. Я действительно не знаю, занимаю ли место в русской литературе. Знаю, что задачи ставлю большие, работаю много как никто, а что выходит – не знаю. Нужен я кому-нибудь?»

Сложившаяся ситуация будет исправляться понемногу, шаг за шагом.

В марте 1957 на экраны выходит следующая, после «Нашествия», полноценная кинокартина по Леонову: «Обыкновенный человек» – экранизация комедии, законченной накануне войны. Сценарий Леонова и Михаила Ромма, режиссер Александр Столбов, больше, кстати, не снявший ни одного фильма. В «Обыкновенном человеке» были задействованы кинозвезды той поры: Василий Меркурьев, Серафима Бирман, а также недавно начавшая работать в кино Ирина Скобцева… Фильм этот станет, пожалуй, самой удачной в плане зрительского успеха экранизацией Леонова.

С другой стороны, писатель вновь начнет спасаться тем, чем спасался во все времена: работой. Снимет с полки в апреле того же года не издававшегося двадцать лет «Вора» и – как всегда с ним бывало – начнет понемногу править книгу – и делом этим увлечется.

С третьей стороны, Леонова наконец уважат – настолько крепко, насколько возможно. В 1957 году будет решено ввести новую, самую главную литературную премию – Ленинскую. Сталинской-то уже нет.

Переберут возможных претендентов, чтоб зачин был громкий и стопроцентно точный. И станет ясно – единственно возможный и безусловный выбор – это Леонов.

22 апреля 1957 года ему будет присуждена Ленинская премия за роман «Русский лес».

С этой поры в своей природоохранной деятельности Леонов получит серьезный иммунитет. И за лесные дела возьмется с новой силой. Рядом с Леоновым организуется круг единомышленников и помощников – из числа литераторов, журналистов, общественных деятелей.