Подгоряне

лошадиные ясли вместе с ремешком и драгоценным моим ножичком, тут же завалив

все это другими охапками и вязанками. Как ни копался я потом в яслях,

отыскать свое добро уже не смог. Полдня проплакал дома. Илие нагло

ухмылялся, уверяя, что это кони слопали мой ремень, а ножичек затерялся в

навозе.

4

Теперь я осматривал новую школу, красивую, трехэтажную, с просторным

школьным двором. Двор этот поглотил и поповский, и директорский дворы,

старые их дома были разобраны, а заодно с ними и несколько крестьянских

вместе с хозяйственными пристройками: хлевами, конюшнями, загонами для овец

и коров, курятниками, винными и иными погребами; все высвободившееся

пространство захватила школьная усадьба с примыкавшими к ней стадионом и

другими спортивными сооружениями - беговыми дорожками, волейбольными и

баскетбольными площадками, теннисным кортом. Исчезло бесследно и подворье

псаломщика с его домом и многочисленными сараями, хлевами и амбарами.

Помещавшиеся в этом доме правление колхоза и сельсовет перебрались в новые

здания, выстроенные по специальным проектам. Земля вокруг была тщательно

выровнена, посыпана красным песком из перемолотого каленого кирпича.

Школьный двор! Он когда-то и во сне не мог мне приснитьея таким.

Зацементированные дорожки, по бокам - цветочные клумбы... мыслимо ли такое?

Где же, куда пропал, Сгинул преогромный батюшкин дом с двумя старыми липами

перед ним,, с вплотную прижавшимся ко двору виноградником? Где конюшни? Где

поповская кухня, в которой некогда хлопотала, стряпала еду немая Аника и в

которой во время войны располагалась оружейная мастерская? Называлась

оружейной, а там чинилась, ремонтировалась не только боевая техника, но и

шилась одежда, именно в ней военные мастера соорудили для меня китель,

шинель из английского сукна и хромовые сапоги со скрипом. Где все это? Как

умудрились тяжелые катки вдавить все в землю, а бульдозеры выгрести? Под

слоями песка и щебня схоронить заодно суетню и беготню сельсоветского и

правленческого двора, бесконечные заботы и тревоги сельского люда,

борющегося с голодом, холодом, дремучим суеверием, с тяжким багажом

прошлого, с замученными в мозолистых, ладонях, скомканными заявлениями о

вступлении в колхоз?.. Под этими спортивными площадками, под разровненным,

словно бы расчесанным аккуратно красным песком, под ровно подстриженной

травкой на стадионе плакал и мой первый ремень, первый ножичек с рыбками на

футляре. Там вон стояла и застенчиво улыбалась красавица Анишора, из-за

которой поползли по селу худые слухи про моего отца; Анишора, проклинаемая

мамой и за эту самую красоту, которую не может простить женщина женщине, и

за ее, разумеется, "распущенность". Из-под мелькавших красно-белых кроссовок

парней, бешено гоняющих мяч по стадиону, мне и сейчас виделись тыквы на

огороде мош Иона Нани-Мустяцэ. Тыквы, что наползали на плетни и заборы, а

некоторые вскарабкивались даже на деревья, цеплялись за соломенные крыши

хлевов, курятника и кладовок.

Ничего теперь этого нет. Молодой яблоневой сад мош Иона сейчас не

нуждался, чтобы его юные стволы закутывались рогожей от зайцев. И сад исчезг

За домом старика были сейчас ровные, выложенные каменными плитами дорожки,

припорошенные сверху розовым песочком. Лишь сам мош Ион стоически противился

властному, неумолимому закону временя: как потерянный бродил по своему

двору, не хотел перебираться в чистенькую избу, построенную ему совхозом по

новейшему проекту. Горькой печалью веяло на меня от подворья глупого

упрямца. Все ведь указывало на то, что не сегодня, так завтра уберется и он

отсюда, - зачем же упорствовать, вести войну, в которой ты обречен на

неизбежное поражение? Мош Ион Нани обитает теперь, как на островке, от

которого отдалилась жизнь с ее вечными заботами и тревогами. Со стен его

халупы осыпалась штукатурка. Баба Веруня, питающая, как известно, слабость к

перемене мест, не колеблясь перебралась в новый дом, едва заполучив от него

ключи, - оставила мужа в одиночестве. Осмотрев жилье снаружи и изнутри, она

пришла в сущий восторг. И покрыт дом был нарядной черепицей, и окружен

забором из красивого свежепокрашенного штакетника. А если еще вспомнить, что

он на целый километр приблизил тяготеющую к коммерческим делам старуху к

городской рыночной площади, то станет уж совершенно ясно, каким довольством

сияло лицо бабушки Веруни. Были, впрочем, и некие издержки: перебравшись в

новый дом, Веруня на такое же расстояние не приблизилась, а отдалилась от

сердца своего строптивого мужа.

Мош Ион Нани и сейчас живо представляется мне ожидающим кого-то в своей

обычной позе у забора. Но он никого не ждал. Просто равнодушно поглядывал на

то, что делается вокруг, поблизости от него, на окраине селения. Видел,. как

готовят свежую могилу для кого-то на кладбище через дорогу, как кто-то несет

ведра с водой от колодца моего дедушки, провожал ленивым взглядом то одного,