Подкарпатская Русь (сборник)

Русинкы – наші мамы

Вышивали наші мамы скатирті білинькі,

Кросна ткали, жито жали до сонця раненько.
И до зорькы з косарями ішли на покосы
З діточками, бикачами по студеных росах.
В диривляні колысочцi дiтий колысали
И не кляли свою судьбу, молитву шептали.
Благородні наші мамкы тяжко все робили,
У прорубах в снігах прали, на полях орали
Долинянкы наші добрі и милі горянкы.
Трудiвниці роботящі, руські, родні мамкы,
Гордилася наша земля усе трударями,
Поетами, косарями, в горах вівчарями.
Богобойні, выробленi, у храмиць ходили,
Перед образом стояли и Бога молили.
В тяжкых муках каждодневных, хлібиць заробляли,
В полонинах сіно гребли, мало добра мали.

Тебя по-прежнему не отпускали.

И тебе пришлось рассказывать новый стих Ивана Петровция.

Духновичем дарованное слово [68] 1

О, речь русинская, тебя одну

Я чувствую, как гусляры струну,
Как астрономы даже днём звезду,
Всю сладкую, как солнышко в меду.
Как молоко дитя, тебя я пью.
Никто отнять не сможет речь мою!

О речь русинская, лишь ты одна

Стоишь, как нерушимая стена
Русинских прав и жизненных основ,
Щитом от украинских болтунов,
Что рвут нам сердце злых зверей лютей,
Поскольку не считают за людей.

О, речь русинская, в тебя одну

Я верю и тобою присягну.
В дни страшные, как сердце, он кровит –
Духновичем нам данный алфавит.
К своей свободе по его пути
С русинским словом вместе нам идти!

Снова и снова тебя просили читать русинские стихи.

И ты не могла отказать.

Ты прочла стих-песню Духновича «Подкарпатские русины». В начале XX века эта песня была гимном Карпатской Руси – региона, входившего в состав сначала Австро-Венгрии, а затем – Чехословакии. И через пропасть лет, уже в третьем тысячелетии, эта песня станет гимном Подкарпатской Руси.

Подкарпатские русины

Подкарпатские русины,

Оставьте глубокий сон.
Народный голос зовет вас:
Не забудьте о своем!
Наш народ любимый
да будет свободный.
От него да отдалится
неприятелей буря.
Да посетит справедливость
уж и русское племя!
Желание русских вождь:
Русский да живет народ!
Просим Бога Вышняго
да поддержит русскаго
и даст века лучшаго!

Дома Иванко – ты брала его с собой на вечер – расписал этот случай.

Отец взял тебя на руки. Целовал и плакал.

– Отак, дочушка, и учись… С детей люди растут… Ты у меня ещё прогремишь на всю Землю! Как великий русин Никитин[69].

Ты не понимала, зачем это тебе надо греметь, когда тебе до смерточки хочется летать, и сокрушалась, что ты не мальчишка и не можешь, никогда не сможешь поступить учиться на лётчицу.

Как-то после окончания школы ты пришла к Софии.

На ту пору София уже перебралась жить к одному поляку миллионеру.

София была акушерка. В городской больнице, где она служила, не первый год мучилась одна неродица.

Беда в сто коней ездила к ней.

Только завяжется человечек – выкидыш. В другой раз доберегли акушерки, без малого приспел час рожать – опять выкидыш.

После пятого выкидыша, после пятой такой беды муж той несчастной созвал акушерок.

Угнетённый – не рад хрен тёрке, да что же делать, на всякой пляши! – с мольбой заглядывал больничницам в глаза.

– Семья без детей, что сети без рыбы, – жаловался на ущербе. – Золотые панночки, кто охранит жизнь моему ребёнку – королевская премия за мной. Плачý, когда ребёнок наживёт шесть месяцев!

Негаданные шальные доллары – это уже кое-что. Интересно, любопытно по крайней мере. Никто ничего не имел против премии.

Все акушерки хороводом загорелись ухаживать за горевой миллионкой.

Вмешалось, встрело в эту неладуху больничное начальство.

Указало на лучшую акушерку.

На Софию.