Подкарпатская Русь (сборник)

Повiй, вiтре, де схiд сонця,
Де схiд сонця, край вiконця,
Край вiконця постiль бiла,
Постiль бiла, дiвча мила.
Повiй, вiтре, тишком-нишком
Над рум’яным бiлим личком,
Над тим личком нахилися,
Чи спить мила, подивися.
Чи спить вона, чи збудилась,
Спитай iї, з ким любилась,
З ким любилась и кохалась,
И любити присягалась.
Як заб’еться iй серденько,
Як зiтхне вона тяженько,
Як заплачуть карi очi –
Вертай, вiтре, опiвночi.
А якщо мене забула
И другого пригорнула,
То розвiйся по долинi,
Не вертайся з України.
Вiтер вiе, вiтер вiе,
Серце вяне, серце млiе.
Вiтер вiе, не вертае,
Серце з жалю замирае.

Петро достал из гамака карточку.

На карточке мамко была ещё молодая, и Иван с Петром ещё хлопчики. Это их первая карточка. С осени сорок четвёртого. Верховина тогда только что надела шапку Советов, и у бездольных Голованей просеклись первые рубляши. Из тех первых рублевиков они и отложили на этот снимок…

В тесной печали глянул Петро на карточку, в тёмное зеркало будто посмотрелся, и бережно поставил её в передний могильный угол.

36

В чёрном деле честь не спрашивай.

Притискивая к груди свёрток, старик неслышно выскользнул из дома и тут же попятился, вжался в тень за угол. Навстречу катил одноглазый «Мустанг». У Марииной машины со светом бегала лишь одна сторона.

Мария с Петром не заметили старика, это было ему в руку. Настёгивая из последнего, торопился он чёрными улочками к Джимми. В другой раз не сел бы с ним рядом в одном чистом поле, а тут статья особая.

– Дедулио-о! – пропел Джи, притворно раскинув руки. – Каким ветром?

– Русинским! Русинским!.. – отпыхиваясь от скорых шагов, повторял старик с каким-то торжеством, с каким-то ясным, с видимым вызовом и в голосе, и в самой манере держаться. Так ведут себя люди, раз и навсегда решившиеся на что-то такое, на что прежде у них целую вечность не хватало духу.

Джи скрестил руки на груди, в нетерпеливой выжидательности уставился на старика, понимая, что тот спроста к ночи не прикатит.

– Я скромно подозреваю, – вязко залоснился лицом Джи, – что я тебе крупно нужен. Крупное дело? Не так ли?

– Джимка! Пёс ты муругий! Как же без крупной надобности?

Старик забирал широко, для прочного разгона подступался к затее с дальних подходов.

– Дедулио! Голубчик! – Джи облапил старика и даже, кажется, без фальши чмокнул в дряблую, вислую щёку. – Ещё минуту назад я молил Бога послать мне… Боженька не фраер, он всё слышит! Дошла до его уха моя молитва. Снарядил тебя передать мне тысчонку?

Пухнул Джи с радости.

Победно выставил руку с предельно разжатыми пальцами.

– Не тяни, дедулио! Спеши облегчить свои карманы, а заодно и участь мою.

Размыто улыбаясь, не зная, серьёзно ли, в шутку ли отнестись к словам Джимки, старик, слабо высвобождаясь из сатанинских объятий, выдавил с чужеватинкой:

– А ты сукин сын…

– Ему щенка, да чтоб не сукин сын! – захохотал Джимка. – Тыщу на кон!

– А с чего ты взял, что я тебе купилки принёс?

– Ну не пришёл же ты пожелать мне спокойной ночи!

– Откуда ты, идоляка, взял, что я тысяченачальник? И почему именно тысячку?

– Тыщу и сорок центов, – уточнил Джимка.

– А это что ещё за набавка?

– В сорок центов я ценю твоё дело и в тысячу джорджиков – своё умение, как провернуть его интеллиго. Без помарок.

– Тыщу! – отшатнулся старик. До него только сейчас стало доходить: целую тыщу ломит Джимка! – Откуда? Вымогателец! Откуда? Откуда мне взять столько? Сцелело с гостеванья у меня капиталишку, как от пожару травы…

– Вот видишь! – в голосе у Джи дрогнули просительные нотки. – На слове ловлю. Что-то у тебя да осталось. У меня ж кругом ноль! А мне, – подолбил ногтем часы у себя на запястье, – а мне через час к шефу. Какой чёрт даёт шефам жён?! Иди волоки тысячный презент!.. Пунктуальная стервь… За месяц наперёд припёрлась к маман в лавку, облюбовала серьги, похвалила, что значит: это мне по вкусу, пускай несёт на день рождения. Да по карману ли мне серьги те проклятые? А ей это до зонтика. Большое дело сделала, похвалила! Теперь вот она ждёт… Из года в год, из года в год… Вот идти. Что нести? Одно перепуганное плевало?[72] Навар невелик. Зато убыток явный. Завтра же шеф замочит и высушит на солнышке. Ну выжмет же с работёхи! Выручай, голубчик! Уж дай тыщу…

Обмяк старик.

– Набралась бы только… Отдам дотла… С матерью не обкашливал это дельце?