Подкарпатская Русь

– Не кипите зря, – с растерянной улыбкой вмешался Петро. – И не пихайте вину с себя на нас. Ну как бы вот я Вас искал? Когда Вы покинули нас, я жил ещё в мамке! Под серденьком… Ивану и года не настукало… Мамко грамоте не умели… Как мы могли Вас искать? И где? Вы ж кочевали из края в край, с топором гонялись за доллариком. И не проще ли было написать? Вы же знали, где нас оставляли. Белкам уже семьсот пятьдесят лет и всё на одном месте живут. Не сдвинулись…

– Война… – обмякло промямлил старик. – Я думал, Вас всех побило… Никого не осталось…

– Не думать… Писать надо было в те же Белки… Нашей сельской власти. Вам бы и ответили всё про нас.

Не знал старик, чем бы ещё подбелить себя, что ещё сказать в оправдание. Молчал.

Но растравленные полуответами сыновья искали всей правды! Почему же это отец не вернулся-таки через год-другой, как обещался?

И старик вывалил всё, как было…

30

Какой день прошёл, тот и до нас дошёл.

Россия и Украина – одного корня калина.

Действительно, он скоро сбил порядочную кучу долларей.

– Засобирался сразу же домой, – медленно вспоминал старик. – И первое, что я сделал, сбегал взял вот эту бомагу. – Он чуть наклонился, отстегнул пуговицу на потайном кармане пиджака, кряхтя достал в пластмассовом футлярчике и протянул Петру вчетверо сложенный тяжёлый лист, на сгибах местами проеденный временем и беспрестанным ношением. – Тут усё про меня…

С недоверием вынул Петро из футлярчика и развернул мелованный лист, протёртый крест-накрест и дивом державшийся кое-где.

Было уже темно.

При спичках Петро без потуг проскочил самые верхние строчки. Типографно печатаны. Глазастые.

ОБЩЕСТВО КАРПАТОРУССКИХ КАНАДЦЕВ

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ

Ниже всё шло уже от машинки. Мелкие буквы были полувытертые, слеповатые.

Априль, 13. 1931.

Дорогы товариши!

Повидомляем Вас што Иван Головань был член нашого Общества Карпаторусских Канадцев с 1929 року – с початку Нашого сушествуваня в Канади. Товариш Головань допомогал в нашой работи як с практичного боку, так и с финанцового боку.

Товариш Ивань Головань брал участь в боротьби за краще житя обше прогрессивного руху, и всяди давал допомогу посля його возможности.

Для нашого Общества Карпаторусских Канадцев буде втрата, бо он был добрым и щирым товаришом.

Желаэмо йому всього найлутшого.

Цетральный Комитет Общества Карпатоусских Канадцев

Михаил Лукач, секретарь.

Михаил Тиханич, председатель.

И Петро, и Иван с немым восторгом уставились на отца. – Нянько! – зарокотал Петро. – Да Вы у нас молодцом!

Зарделся старик. Отозвался:

– А разве то в грех?

Зевнув и манерно откланявшись, Мария, пятясь, не поворачиваясь, на цыпочках пружинисто пошла к машине.

Застывшими, чужими глазами провожали её братья.

Мгла тут же поглотила её.

Смутно, трудно улыбался старик, благоговейно складывая и осторожно пряча листок в карман.

Кто бы только знал…

Взять бумажку взял, а так уж повернулось всё, не уехал и ни на один миг не выложил её из кармана: с нею было как-то спокойнее, твёрже на душе. Действительно, каждое утро, уходя с нею на работу, ему казалось, будто навсегда уезжает к себе в Белки; ему было легко, ясно; он верил, что в последний раз вот закрывает дверь в своём калгарском дупле. Вот закрываю и больше не вернусь сюда, я еду домой!

Эта старая бумажка живила, согревала его. Давала силу, давала веру, удостоверяя, что он сто́ящий человек, поднимала дух, звала.

Характеристику Общество выдаёт отъезжающим. Ты получил характеристику. Что же ты медлишь? Когда же ты поедешь? Сегодня?

«Сегодня… Сейчас!..»

С этой бумажкой, выйдя на улицу, он чувствовал себя человеком, навсегда покидающим этот город, чувствовал себя отчего-то ни к чему уже не причастным; уже ничто вокруг не касалось его, он был выше всех этих дел, он был уже одной ногой дома; уже ничто вокруг не заботило его, поскольку всё это чужое, не его, не его, не его.

Он и на работе каждое утро чувствовал, что дожимает свой последний денёшек.

Но дни вязались за днями. Полвека эта бумажка проходила с ним в кармане по чужой земле.

Полвека он неизменно каждое утро уезжал домой – полвека неизменно каждый вечер возвращался в свою ветхую холодную курюшку с крохотными оконцами, с крохотными дверьми, без деревьев во дворе, возвращался тяжело, горько, словно к месту своего вечного заточения.

И кому пойдёшь расскажешь про это? Кто тебя станет слушать? Кому это нужно?