Подкарпатская Русь

Был он лысый, как тыква, короткотелый, круглявый. Всемером не обхватить.

– Софи! Почему плачет Маргарет? – Хозяин немного говорил по-русски.

Вы долго молчали. Всё стеснялись. Потом таки и выложи, что ты хотела дальше учиться, да не можешь. Отцу, ломившему на шахте по две смены, нечем было платить за учебу.

– О! – воскликнул хозяин. – Нога ногу, а человек человека подпирает. Я помогу тебе добиться до высокого образования. Ты будешь учиться. Я одочерю тебя!

Ты не согласилась на удочерение.

– Хорошо. Тогда я нотариально делаю так, что все расходы на учёбу оплачиваю я. Твоя прекрасная Софи – она у меня на почёте! – спасла мне наследника и разве после этого я имею право не помочь тебе? Прости, пани, тут, – подолбил себя пальцем в грудь, – я вовсе не такой, как с лица.

Что правда, то правда. Какой уж родился, такой и есть. Сверху не подрисуешь.

Лицо, как гречаник порепанный, громоздкое – решетом не накроешь.

Обидел Господь лицом.

Так сердце вставил славянское, отзывчивое.

Ты любила велосипед, бег, плавание, теннис… Была большая умница. Круглая отличница. С одного прочтения запоминала наизусть любой стих. В совершенстве знала четыре языка. В год проходила по два университетских курса. Была весёлого духа.

В университете не могли не заметить твоей редкостной одарённости. Под конец учёбы пригласили со всеми почестями, раскланиваниями в достопочтенные правительственные хоромы штата.

Мог ли твой отец, сманутый сюда блудильниками-вербовщиками, хоть подумать, что его дочка высоконище так залетит?

Никогда…

Не верил старый, припадавший здоровьем шахтер тому, как всё поворотилось. Не верила и ты сама. Нереально всё было. Как в сказке.

Но и из своей сказки ты видела быль.

А быль была та, что по ту сторону океана тиранствовала война. Под войной, в оккупации, изводились мама, Мария, Иваночко.

– Там – смертная беда…

Нанедолго хватило тебе твоей сказки; пришла ты к значительному лицу.

– Почему до сих пор не открыт Второй фронт? – сдавленно выплеснула свою боль.

– Чем больше спешка, тем меньше скорость, – чуже, туманно ответило значительное лицо.

– То есть, тише едешь – дальше будешь?

– Наверняка.

– Но – куда не едешь, там вообще не будешь! Может, кому-то и без разницы, откроют Второй фронт, не откроют. Зато лично мне не всё равно. Там у меня полсемьи. Моё место сейчас там. И только там!

– Позвольте, – оживилось значительное лицо. – А кроме умения произносить зажигательные речи, что вы можете ещё? Не смущайтесь… Вопрос поставим так. В качестве кого вы хотели бы отправиться туда?

– Бомбардировщицы. Да чтоб не одна! Один кол плетня не удержит.

– Похвально! Огонь огнём тушится. Запомните время это, – значительное лицо значительно указало на старчески хрипевшие, сухо потрескивавшие стенные часы. – Пятнадцать двадцать. С этой минуты вы… Хваткий, широкий ум, природный организаторский дар, знание уймы языков… Полсемьи там… Да кому ж как не вам взяться за создание женского воздушного флота?! Видит Бог и вы тоже, за вами пойдут. Особенно те пойдут, чья родословная бежит оттуда… Вы согласны?

Давножданная детская мечта твоя наливалась явью, единственным смыслом, ради чего и стоило жить. Военная летчица не так уж и мало может помочь своим в далёком Добробратове. Да если не одна… Целый полк если!?

Замлевшая от радости, золотясь, ты обновлённо ответила:

– Могли бы и не спрашивать. Лишние вопросы ещё никого не украшали.

– Девушки! Идите к нам в авиацию! – звала ты с газет, с листовок, по радио. Каждый день ровно в пятнадцать двадцать начиналось твоё, лично тебе отведённое эфирное время. – Девушки, жёны! Вы можете ускорить победу над фашизмом. Вы можете добиться того, чтобы солдаты вернулись живыми. И, может быть, один из них окажется тем самым, за кого Вы молились, кого Вы ждали… Наконец-то открыт Второй фронт! В этот решающий час встаньте, женщины Америки, рядом со своими мужьями, рядом со своими любимыми. Война не может ждать…

Твой зов первыми услыхали русские и украинки, полячки и чешки, словачки и сербиянки.

Ты поднимала других, вместе с ними училась летать, училась бить распроклятого чёрного врага.

– Ма-а-мо-о… Иваночко… Скоро уже…

Открывался люк.

Бомбы, как гвозди, сыпались стоймя.

Бомбы казались тебе гвоздями, которые внизу, на земле, со стоном надёжно вколачивались в ясно наметившийся уже гроб войны.

С задания ты возвращалась выморенная, выжатая усталостью, иной раз – с блёсткими тропками слёз на лице.

В небе никто не видел твоих слёз, и ты не стеснялась дать им волю.

Девушка и на войне девушка.

И, конечно, не всегда со слезами на глазах. Слёзы – минутная слабость. Кто от неё спрячется?

Тебя знали всегда сильной, как и подобает командиру…