Подкаст бывших

– Он не стажер, а любимый репортер Кента. – А также новая звезда «Звуков Пьюджет», судя по данным, которые я нарыла в социальных сетях после репортажа. В «Твиттере» все от него без ума, что только доказывает: «Твиттер» – тот еще сумасшедший дом.

– Поговорим, когда тебе исполнится тридцать, – говорит Амина. Мы отметили ее тридцатилетие два месяца назад, в прошлом декабре, а мой черед наступит в этом октябре. Я все еще не могу поверить.

Мама машет рукой:

– Ради бога, вы обе еще совсем крохи.

Ей легко говорить – моя мать потрясающая: темно-рыжие волосы, острые скулы и полный шкаф шикарных черных платьев, при виде которых Одри Хепберн тихонько, красиво заплакала бы. На каждом выступлении она затмевает любого из пятидесяти музыкантов оркестра.

Я распускаю волосы, по обыкновению собранные в хвост, и поправляю длинную челку, достающую до черепаховых очков. Густые, каштановые и жесткие – три неутешительных определения, которые описывают мои волосы. Я думала, что рано или поздно научусь их укладывать, иногда борюсь с выпрямителем, иногда – с щипцами для завивки, и в итоге всегда останавливаюсь на хвосте.

Изучая маму в поисках физических сходств между нами (спойлер: их нет), я вдруг замечаю, как странно она себя ведет. Она то и дело поглаживает ямку у горла (всегда это делает, когда нервничает) и не ест, а возит еду по тарелке. Обычно они с Филом очень ласковы друг с другом. Однажды к нам на передачу приходила эксперт по языку тела, и ее описание того, как ведут себя люди, когда влюбляются друг в друга, идеально совпадало с их поведением. Фил всегда держит руку у нее на пояснице, а она часто прикасается к его лицу и проводит большим пальцем по щеке.

Сегодня вечером ничего подобного не происходит.

– Как поживает твой дом? – спрашивает Фил, и я отвечаю преувеличенным стоном. Он выставляет ладони и мягко посмеивается.

– Прости. Не знал, что это больная тема.

– Нет-нет, – говорю я, пускай это и немного больная тема. – Дом замечательный, но мне стоило дождаться чего-то поменьше.

– Там же три комнаты и одна ванная?

– Да, но…

Долгие годы мы с Аминой снимали жилье в Балларде, а затем она съехалась с Ти Джеем. Покупка дома казалась мне правильным решением: мне было почти тридцать, я скопила достаточно денег и не собиралась в ближайшее время переезжать из Сиэтла. Работа на общественном радио во многом схожа со службой в Верховном суде – большинство задерживается надолго. Даже если бы я и захотела стать ведущей, я бы не смогла найти работу на другой станции. Это невозможно без стажа, а его нельзя получить, если у тебя нет хотя бы минимального опыта. Вот они – радости миллениального трудоустройства.

Поскольку я решила, что следующим шагом в списке «Как стать взрослой» должна стать покупка недвижимости, я купила дом в стиле крафтсман в Уоллингфорде – «уютный», по мнению моего риелтора, но, пожалуй, слишком большой для одного жильца. В нем всегда холодно, и даже спустя шесть месяцев после покупки той самой мебели, которая, как я думала, мне нужна, в нем все еще пусто. Одиноко.

– Наверное, мне еще нужно многое сделать, – заканчиваю я, не совсем понимая, что под этим имею в виду.

– Это отличное денежное вложение, – говорит Фил. – Покупка дома – всегда хорошее решение. Кто-нибудь из моих детей наверняка с радостью поможет тебе с покраской или починкой.

У Фила трое сыновей и дочь. Все члены семьи Аделеке высокие, в отличной физической форме и счастливы в браке – у большинства уже есть дети. Пару месяцев назад мы с мамой впервые отметили Рождество с большой семьей Фила, отказавшись от собственной еврейской традиции: китайской еды за просмотром фильма. Сперва я колебалась, потому что мне нравилось проводить это время с мамой, но нас встретили так тепло и радушно, что сохранять кислую мину было невозможно.

– Спасибо, – говорю я. – Ловлю вас на слове.

Стакан разлетается на куски; мама застенчиво улыбается.

– Простите, – говорит она, когда официант подбегает, чтобы прибраться.

– Ты в порядке, Лианна? – спрашивает Фил.

Она сжимает ярко-красные губы и кивает.

– Все хорошо. Да. Я в порядке. – Рука снова поглаживает горло. – Фил, я… Я хочу кое-что сказать.

Только не это. Не может же она вот так расстаться с ним? Не перед всеми нами, не на людях. Моя мать слишком утонченная для этого.

Амина так же озадачена, как и я. Мы все кладем вилки и наблюдаем за тем, как мама отодвигает стул и встает, дрожа всем телом. Господи – она что, больна? Может быть, ради этого ужин и затевался – чтобы она могла рассказать нам всем одновременно?

Сводит живот, и внезапно подкатывает тошнота. Мама – это все, что у меня есть. Не могу же я еще и ее потерять.

Но затем она ухмыляется, и, когда она начинает говорить, я вздыхаю с облегчением.

– Фил, – говорит она с интонацией, которую я прежде никогда не слышала. Она кладет ладонь ему на руку. – Знаю, мы встречаемся всего одиннадцать месяцев, но для меня это лучшие месяцы за очень, очень долгое время.