Подход

— Темненькой шерстяной матерьицы ей на сарафанъ.

— Ну, такъ. А я съ трезвенными мужиками переговорю.

— Ты толкуй такъ, что я домъ хорошій выстрою и двсти рублей каждый годъ міру аренды. Десять лтъ по двсти рублей получать будете и черезъ десять лтъ у васъ дв тысячи скопится и домъ останется. Сейчасъ тогда въ этомъ дом на дв тысячи можете школу открыть. А то вдь у васъ теперь ребятишкамъ-то четыре версты въ школу бгать. Ты на школу напирай.

— Это хуже. У насъ этого боятся. Нтъ, ужъ я такъ, что вотъ домъ подъ дачу, къ примру, а деньги на міръ, что ли. Что, молъ, мірское…

— Ну, ладно. Длай какъ знаешь. А потомъ, коли выйдетъ все по хорошему — сейчасъ сходъ! А на сходъ я шесть ведеръ, закуски разныя и три пирога…

— Да вдь и у меня, коли ежели ты праздновать будешь… Для бабъ-то что ты хочешь устроить?

— Мой юбилей.

— Ну, да, юбилей. Такъ вдь узнаютъ коли ежели мужики, что ты бабъ поишь — и они придутъ угощаться.

— Пускай приходятъ. По малости и про мужиковъ ведро водки привезу и три ящика пива.

— Ну, вотъ это дло. Какъ бы только мн мою бабу уговорить, чтобы пиръ теб у меня сдлать.

Староста почесалъ затылокъ.

— А вотъ съ сегодня начни оболванивать, а я дня черезъ три-четыре съ платкомъ пріду. Кого изъ тверезыхъ мужиковъ мн теперь обхаживать? спросилъ кабатчикъ.

— Да вотъ Антипа Яковлева, пожалуй. На краю его изба.

— Знаю, знаю, и даже сейчасъ къ нему зайду. Есть у меня съ собой и бутылочка водки въ телжк, есть и кофею фунтикъ для бабы. Ты вотъ что… Ты не зайдешь ли и самъ сейчасъ къ нему со мной?

— Да ужъ разгулялся, такъ отчего же, согласился староста. — Потомъ Емельяна Сидорова обойди. Этотъ галдть на сходкахъ любитъ и его слушаетъ міръ.

— Какой онъ такой изъ себя? спросилъ кабатчикъ.

— Рыжій. Мясникъ прозывается.

— Мясниковъ? Знаю, знаю. И къ нему, стало быть, сегодня. И для него бутылка есть. Вотъ только что для бабы евоной ничего у меня нтъ. Ну, да баб я меду горшечекъ съ молодцомъ посулю прислать. Такъ сбирайся, Семенъ Михайлычъ, сейчасъ со мной. Надвай сапоги-то. Или, можетъ статься, такъ въ опоркахъ пойдешь?

— Въ праздникъ? Въ гости, да въ опоркахъ? Что ты! Осудятъ! Я вдь староста.

Староста всталъ изъ-за стола и началъ обуваться. Кабатчикъ тоже всталъ, расхаживалъ по горниц, утиралъ платкомъ потное лицо и говорилъ:

— Ахъ, кабы вс мужики-то вразумительные, какъ ты, были, — какое бы для деревни чудесное происшествіе было! Вдь домъ и дв тысячи ни за что жертвую.

Черезъ четверть часа кабатчикъ, распростившись съ семьей старосты, вызжалъ на своей телжк съ двора. Съ нимъ рядомъ сидлъ староста и говорилъ жен:

— Я съ Аверьяномъ Пантелеичемъ только до Антипа Яковлева… Дло у насъ есть.

IV

Антипъ Яковлевъ стоялъ за воротами, когда телжка съ кабатчикомъ и старостой подъхала къ его изб. Это былъ рослый, плечистый мужикъ лтъ шестидесяти, патріархальнаго вида, съ сдой окладистой бородой на все еще румяномъ, не взирая на годы, лиц. Двое блокурыхъ внучатъ его въ шапкахъ съ большого человка и въ кафтанишкахъ съ необычайно длинными рукавами возились тутъ же съ кудластымъ щенкомъ. Антипъ Яковлевъ и въ своемъ домашнемъ быту былъ патріархомъ. Двое его женатыхъ сыновей, каждый съ кучей ребятъ, жили съ нимъ не раздльно въ одной изб въ полномъ подчиненіи. Изба была большая, двухъ-этажная съ тесовыми воротами и крытымъ дворомъ. Антипъ Яковлевъ былъ богатый мужикъ и имлъ деньгу про запасъ. Подъзжая къ его изб, кабатчикъ воскликнулъ:

— Гора съ горой не сходится, а человкъ съ человкомъ сойдется, демъ къ теб, хотимъ въ избу входить, а ты ужъ тутъ какъ тутъ и у воротъ стоишь! Здравствуй, ддушка Антипъ Яковличъ! Здоровъ ли сердцемъ?

Антипъ Яковлевъ встртилъ гостей сурово.

— Здоровъ. Что мн длается! По кабакамъ и трактирамъ себя не изводимъ, такъ зачмъ хворать! сухо отвчалъ онъ.

— Ужъ будто умственный человкъ трактиромъ себя и известь можетъ! Поди ты…

— А то какъ же? Порядокъ извстный. Какіе столбы отъ виннаго малодушества свихивались.

— Трактиръ, ддушка, можетъ быть и для удовольствія сердца. Не все пьянство. Попилъ чайку и развеселилъ сердце, сказалъ кабатчикъ, вылзая изъ телжки и протягивая руку Антипу Яковлеву. — Впрочемъ, мы объ этомъ сейчасъ потолкуемъ, прибавилъ онъ.

— Да тутъ и толковать нечего. Только попусту.

— А ужъ будто попусту въ праздникъ-то и языкъ почесать нельзя? Былъ сейчасъ у старосты. Поклонился начальству, такъ думаю: какъ же это я обойду поклономъ такого уважаемаго христіанина, какъ Антипъ Яковличъ, коли ужъ я здсь въ деревн! На-ка вотъ гостинчика. Кто чмъ, а кабатчикъ всегда водкой даритъ, потому ужъ такое его руководство.

Кабатчикъ ползъ въ телжку, вытащилъ оттуда бутылку и подалъ ее.

— Не надо мн. Ну тебя… отстранилъ бутылку Антипъ Яковлевъ.

Кабатчикъ изумился.

— Да вдь я отъ чистаго сердца. На поклонъ… сказалъ онъ.

— Нечего мн и кланяться. Не за что.

— Вотъ те здравствуй! Такая твердыня на деревн живетъ, да ей не поклониться? А я и старух твоей на поклонъ хочу фунтикъ кофейку.

— А ей-то ужъ не за что кланяться и подавно.

Кабатчикъ почесалъ затылокъ.

— Ой-ой, какой серьезный человкъ! пробормоталъ онъ.