Вова сидел, подперев щеку кулаком.
— И ты все это понимаешь? — спросил он недоверчиво Ивасика.
— А кто же его поймет, если не я? — достойно ответил Ивасик.
Что же у Заври — четыре только звука? — нетерпеливо спросила Лиля.
— Да нет, это только кажется, что четыре,— отозвался Ивасик. — Завря же по-разному свистит, щелкает, фыркает, шипит и скрипит. Ну вот «с» и «з» не различишь, конечно. А вот «д» и «т» — по-разному. — Ивасик попробовал воспроизвести звуки Заври.
— Ничего у тебя не получается,— злорадно сказал Вова.
— Я, конечно, говорить, как Завря, не могу. Но уже различаю, как он говорит. Вот вы попробуйте без голоса говорить буквы — может, и вы поймете.
— Естественно, — подтвердил Глеб,— мы различаем столько букв, сколько умеем говорить. Кто из вас скажет, сколько в русском алфавите согласных?
Все молчали растерянно.
— Что ли, двадцать? — молвил нерешительно Вова.
— Возможно, — откликнулся небрежно Глеб. — А в кабардинском языке аж восемьдесят. И мы их не различаем, потому что не говорим.
— Ты умный, — сказал сокрушенно Вова.
— Он скоро станет такой умный, как Густав Иванович, — съязвила Лиля. — А вообще-то мы все остолопы, кроме Ива- сика. Столько времени щелкать и свистеть, чтобы скрыть Зав- рины звуки, и ни-че-гошеньки не понять, не научиться за столько времени! Вот тебе, Глеб, и «спиранто»! Ты же у нас такой ученый, такой умный-преумный, а тоже ничего не сообразил!
— Я был занят происхождением Заври, — обиделся Глеб. — Я изучал морфологические особенности его строения!
— А! — махнула пренебрежительно Лиля и бросилась к окну, будто именно там надеялась что-то найти. — Нет, я буду не я, — обернулась от окна и хлопнула себя ладонью в тощенькую грудь Лиля, — уж я буду не я, но научусь говорить по-завриному!
«Кому же и научиться, как не ей», — подумал каждый из братьев. Уж если она даже раздваиваться умела, то она могла и не говорить «я буду не я» — это-то как раз для нее проще
простого. А уж что она скорее разучится говорить по-человечьи, чем не научится языку Заври, в этом не усомнился бы ни один человек, знающий Лилю Гвилизову.
ОЧЕНЬ УМНЫЙ ЧЕЛОВЕК, СОЛНЫШКО
Заканчивалась третья четверть, самая ответственная, как говорили педагоги. Но Глеб, Лиля, Ивасик и Вова, вместо того чтобы готовиться к контрольным, заняты были собственным учеником. Впрочем, в этом обучении было непонятно, кто учителя, кто ученики.
Глеб, большой специалист по красивым фразам, не только сказал, но и потребовал, чтобы Вова записал такую фразу:
— Завря должен писать и читать, если мы хотим, чтобы он стал цивилизованным существом.
— Ка-аким? — даже заикнулся Вова. — Гвилизованным?
— Цивилизованным! — поправил Глеб. — Цивилизация — это мировая культура. Ребята, а может, наш Завря создаст гвилизацию — вот будет здорово: новая цивилизация, которая вышла из семейства Гвилизовых! Но для этого все равно надо уметь писать и читать.
Оторвавшись от «журнала научных записей», Вова сказал со вздохом:
— Кошки вон не пишут, не читают и без всякой гивили- зации поживают — это рифма, да? И без «журнала записей», — прибавил он потише, чтобы Глеб не услышал.
О «журнале записей» Глеб не услышал, зато рассказал про несчастных детей, которые почему-нибудь в первые годы жизни оказались среди одних только животных и животными воспитывались и после не могли ничего говорить и даже ходить не могли научиться, вообще ничему человеческому уже не могли научиться, были «животнее» животных.
— А Маугли? — возразила Лиля. — А Ромул и Рем, которых воспитала волчица, а они потом Рим образовали?
— Сказки! — сказал презрительно Глеб. — Красивые ле-
генды и ничего больше! Воют себе потом по ночам на луну, вот и все эмоции!
— Они по своим животным мамам скучают,— сказал дрожащим голосом Ивасик.
— Ну да, как наш Вова.
— Мама не животное, — вскочил возмущенный Вова и бросил ручку об пол и закричал: — Я все-все расскажу маме!
Насилу его успокоили.
И вдруг За вря, который сидел неподвижно и светил на них то одним теменным, то двумя лицевыми глазами, за- свистел-защелкал-зашипел, а Ивасик перевел:
— Он спрашивает, что это такое — животное.
— Будешь уметь читать — все узнаешь,— строго сказал Завре Глеб, побежал к своему секретеру, вынул книгу и прочел: — «Лишь благодаря языку стала возможна история человечества. И теперь встают перед моим взором герои Гомера («Ну это такой греческий певец»,— быстренько прибавил от себя Глеб), я слышу жалобы Оссиана («Тоже, наверное, певец»), хотя тень певца и тени героев давно уже исчезли с лица Земли... Все, что думали мудрецы давних времен, что когда-либо измыслил дух человеческий, доносит до меня язык. Благодаря языку мыслящая душа моя связана с душой первого, а может быть, и последнего человека на Земле».
— Почему — последнего? — испугался Ивасик.
— Если будет атомная война, — вставил Вова.
— Но, если человеческий язык будет сильный, войны не будет,— пояснил, уже Вове, Глеб и прибавил: — А ты говоришь, кошка! Кошка за войну не отвечает, ей можно быть глупой. Запиши, Вова!