Подкидыш

—  Это что — стеклянный был ящик, что ли? А как Завря вдвинулся в него? Наверное, ящик не стеклянный, а целлофа­новый? А на чем ящик кверху поднимался? На веревках, да? — На Вову даже и не похоже было, чтобы он столько вопросов задавал.

Между прочим, Ивасик и Лиля молчали, и отвечать на во­просы Во вы стал Глеб:

—  Эх, Вовик, тебе всё веревки! А самолет, по-твоему, тоже на веревках вверх поднимается? А ты видел, как в передаче об изобретателе вёдра выше дома прыгали? Как говорится, невероятно, но очевидно. Это — я имею в виду Заврин цирковой номер — мог быть тот же электромагнитный удар, прав­да же? — И Глеб, что уж совсем было на него не похоже, смотрел при этом вопросительно на Лилю.

Но Лиля ни на кого не смотрела.

—  Какая я циркачка! — сказала она вдруг с болью.— Только реверансы и умею делать да юбку в блестках за краеш­ки держать!

—  Ну, циркачкой сразу не становятся,— сказал разумно Глеб.— Учиться же надо. Всему учиться надо.

—  А Завря! — сказала Лиля.— Он вот ничему не учился. Сидел-сидел в закрытой комнате... Ты говоришь, Глеб, элект­ромагнитный удар. Но у Заври-то он откуда? И не было ни­какого ящика — ни стеклянного, ни целлофанового — это был просто свет, куб из света, вот что это было.

—  Это был гипноз,— определил Вова.

—  Ну уж только не для меня! — сказала гордо Лиля.— Я, может быть, нуль без палочки в цирковом искусстве, но загипнотизировать меня пусть кто-нибудь попробует — я сама кого хочешь заморочу!

Кто стал бы с этим спорить! Все молчали. Молчал и Зав­ря — не свистел, не щелкал, не скрипел.

— Фокус такой должен был быть,— продолжала Лиля,— с черным кубом и голубями, но обыкновенный: знаете, как фокусник прячет или глотает, а потом все это совсем в другом месте оказывается. Вот, мол, смотрите, здесь было, вы сами видели, а теперь ничего нет. И свечки, и голуби должны были из куба исчезнуть. И вот свечки-то исчезли, а свет остался. И поднялся. И голуби не могли из него вылететь и поднима­лись вместе с куском света.

—  Бррат, что это было? — обратился уже к Ивасику Вова.

Ивасик, потупленный, только плечами пожал.

—  Завря, расскажи нам, что ты сделал! — сказал строго, как старший брат, Глеб, хотя уж он-то как раз почти совсем не различал свистящей речи Заври.

Все уставились на Заврю. Он медленно поднял голову и звонко щелкнул два раза.

—  Не знает! — хором перевели его ответ Ивасик и Лиля.

Ивасик думал, что уж ему-то, наедине, Завря все объяс­нит. Но и ему тоже Завря сказал свое удивительно короткое, не то задумчивое, не то настороженное «не знаю». А потом и вообще перестал отвечать на этот вопрос.

Да и некогда было. Представления в цирке давались каж­дый день, иногда и по два раза в день. Достать билеты в цирк в эти дни было труднее, чем на французскую эстраду, которая как раз гастролировала в городе. Мало того, сами французы в день, свободный от выступления, попросили у ад­министратора цирка контрамарки и остались представлением очень довольны, только были уверены, что Завря — это клоун, переодетый человек. После представления они обнимали Сер­геева, Заврю и Лилю, похлопывали по плечу:

— О, сэ бье, прэкрасно, уи, травести, камуфляж, завр, клоун!

Многие взрослые тоже так считали, Вова и Глеб сами слы­шали:

—| Пусть они детям голову морочат! Мартышки, и то так не могут. Это переодетый карлик, лилипут. Но вообще очень зрелищно!

А вот дети и слышать не хотели разговоры, что Завря переодетый человек. А главное, кроме немногих, капризных, избалованных или запуганных, теперь уже никто из них не боялся, а считал за честь, если Завря бросался их обнимать. А делал он это, как уже известно, с величайшим удоволь­ствием.

Вообще, в цирке Завря был очень веселый и очень изобре­тательный. Только вот того номера своего с кубом света, в котором вились голуби, никогда не повторял. Вообще отказал­ся от номера со свечами и птицами. И Сергеев не стал на­стаивать.

Легенда об этом номере ходила по всему городу, но, так как Завря этот номер больше не повторял, то постепенно оче­видцам, которые рассказывали о нем, перестали верить. Рас­спрашивали, любопытствовали, пересказывали, но не верили.

А Завре было все равно, верят или нет. Он вовсю веселился сам и веселил других в цирке.

Но вот дома Завря стал часто, ну, что ли, задумываться. Иногда вдруг просил Ивасика вечером после цирка не идти домой, а погулять.

— Ну и пойдемте все вместе,— говорила Лиля.

Завря в ответ выдавал какую-то щелкающую трель и неж­ный свист, что означало: «Один Ивасик». Ивасик знал, что мама будет переживать, а когда они с Заврей вернутся, пере­считывать их и ругать, но отказать другу не мог.

И они уходили с Ивасиком, и забредали на окраину горо­да в холмах и рощах, и спускались в старые кварталы, где были узкие, темные улочки. Завря иногда останавливался и подолгу разглядывал все вокруг и вдали, если даль была от­крыта. И молчал, даже когда Ивасик его спрашивал о чем-ни­будь, не то не слыша вопроса, не то не желая отвлекаться от своего созерцания.