Подкидыш, или Несколько дней лета

Помолившись и поблагодарив Бога, Зинаида выкурила сигарету, стараясь вспомнить, какой сегодня день. Было утро понедельника, но вчера случилось столько всего! Значит, вчера было воскресенье. Вот те на! Что Бог послал в праздник! Пересчитав все иконы, лежащие возле храма, он недосчиталась только одной, все остальные были на месте. Выходит, пропал только Илларион и икона Спасителя, висящая в храме выше остальных. Иконы убрали в домик, где жил батюшка, а нехорошо это. Одиноко им сейчас там, надо бы попросить Аркадия, чтобы к ней перевёз. Зинаида ещё не успела переосмыслить и уложить в себе потерю. Ещё, она не знала, как молиться за Иллариона, за живого или за мёртвого, и решила, что просто будет молиться о его душе. И когда она молилась о его душе, замироточили иконы и выставленные картины, мироточили даже кошки и петухи. «Ну и дела» – удивилась бабушка, которую в её годы удивить было трудно. Возникла ещё одна проблема – что делать теперь с драгоценной жидкостью, источавшей дивный аромат? Зинаида прочитала акафист святому Николаю, и они, вроде бы, поутихли, а когда опять взялась за душу Иллариона – лили миро, как хороший осенний дождь. Зинаида не делала далеко идущих выводов и умозаключений. Она собрала миро в стеклянную баночку из-под майонеза, закрыла её крышкой, и пошла в огород за овощами для завтрака.

Пожар начисто вымыл из головы Гавриила воспоминания о прошлом. Он стоял по щиколотку в реке, он наконец-то был дома. «Наверное, я сошёл с ума», – думал Гавриил, – «ибо река стала мне домом, но я же не рыба… А хотел бы я стать рыбой и соединиться с рекой? Нет, ещё подышать хочется» – он вздохнул глубоко и почувствовал себя счастливым. По воде шла рябь. Время по солнцу близилось к одиннадцати, когда он почувствовал голод. От вчерашнего ужина с Зинаидой, у него остался хлеб, пару огурцов и мёд, которые он взял на реку. Устроившись поудобнее на боку, как древний иудей, он нарезал в миску огурец, залил его мёдом и макал этот нехитрый салат хлебом. Гавриил оставил кусок хлеба рыбе, на случай, если она появится, и опять встал к реке. Клёва не было, как будто река вымерла. Бывало и так. К этому Гавриил был тоже готов. И еще… с недавних пор рыбак воспринимал реку, как живое существо, когда думал – знал, что река читает его мысли, и сам читал сверкающие строчки на воде, понимал её язык, слушал её и слышал. Клёва не было до полудня, а потом он вынул несколько карасей, и хотел было отправляться домой, но вдруг увидел рыбью голову, торчащую над водой.

– Ну? – спросила голова, – Подумал и надумал чего хочешь?

– Хочу, чтобы вскорости на месте старого храма новый отстроили, и чтобы не пустовал он, и чтобы колокола звенели на месте том.

– Стоп! Гавриил! Всё. Три желания приняты, дурья твоя голова, для себя что хотел?

– Для себя хотел.

– Храм для себя?

– Да, когда он над рекой возвышается, и колокола на колокольне звенят, хорошо мне на душе, тихо, высоко, смирно. И счастлив я.

– А что же, Гавриил в храм не ходил, в служениях не участвовал?

– Я рядом стоял. Мы вдвоём стояли, а теперь я один остался.

– Дурень ты, Гавриил. Был дурнем, дурнем и остался. Хотела я тебе помочь и одарить тебя, да вижу, что не в коня корм.

На это рыбак не ответил, но бросил на середину реки Зинаидиного хлеба. Рыба подплыла поближе, взяла хлеб в плавники, кусала его и чмокала от удовольствия. Какое-то время она была увлечена едой, потом посмотрела на Гавриила и заплакала.

– Жалко мне тебя, Гавриил, бери меня в жёны, не пожалеешь.

– Мне вчера Зинаида уже предлагала, – сказал Гавриил и рассмеялся, – но она бабушка, а ты ещё хуже, ты – рыба. Как я тебя в жёны возьму?

– А так, ответила рыба. Встанешь однажды ото сна с кровати своей, выйдешь на порог, а я на пороге уже, красивая и наряженная.

– Ты же королева рыб. Разговариваешь. Желания исполняешь. Зачем тебе человеком становиться?

– Каждый из нас человеком хочет стать, да не каждый может, – рыба подмигнула Гавриилу, взяла в охапку краюху хлеба и ушла в глубину тёмной воды.

Тем временем, Бедов никак не унимался, всё плакал. Его нежная душа горько страдала от потери брата. Илларион был для Бедова ближним, коллегой, мастером, он не мог смириться, что другого уже нет. Возникшая пустота не хотела заполняться ничем, влюблённость в Верку куда-то исчезла, и он не мог бы сейчас сказать – на время или навсегда. После чая Бедов пил валерьянку, потом – самогон, но ничего не помогало, пока Аркадий не заговорил о культурном центре и библиотеке:

– Пока библиотеку можно организовать в помещении управы, и там же проводить ваши встречи.

– Нет, – сразу отказался Бедов, – только у меня дома.

– Я тебе дело предлагаю. Будешь директором центра, этого самого, культурного. Я, Витя, живу здесь, В Малаховке, и хочу, чтобы людям было чем заняться. Хочу, чтобы сюда люди ехали, а не отсюда. На сегодняшний день дела плохи, Вить.