Подлеморье. Книга 1

— Ха-ха-ха! Прокати, друга, Верку-то! Прокати кралю-ягодку!.. Эх, черт, года ушли! Я бы ее!.. — заговорщицки подмигнув Магдаулю, сказал что-то острое и расхохотался.

Масленица в этом году ранняя, и снег еще лежит по-зимнему, таять не собирается. Вера с Магдаулем выехали на единственную улицу Бирикана. Охотник и верит, и не верит, что рядом с ним она. От волнения боится даже пошевелиться.

Навстречу им деревянно вышагивает высокий тощий мерин, впряженный в большие неуклюжие сани, на которых вывозят со двора навоз. На санях негде яблоку упасть — человек пятнадцать ребятишек ревут на всякие голоса, не то песню, не то частушку. Над санями плотно висит веселый гомон — смех, визг, улюлюканье.

В конце улицы вдруг съехались в кучу несколько саней. До Магдауля с Верой донеслись похабная брань, крики. Двое или трое парней уже кулаками размахивают.

— Ой, я боюсь драки! — Вера выхватила вожжи и, круто развернув коня, направила его в проулок.

Сразу за деревней узенькая проселочная дорога юркнула в зеленый сумрак тайги. Савраска трусит ленивой рысцой, словно не вовремя погнали его за дровами или сеном.

А Вера запела: она поет про девицу-красу и про загубленную любовь. Вдруг резко оборвала песню. Теперь слышит Магдауль веселые частушки. И их оборвала, громко начала запевку:

Мой миленок тунгусенок,
А я русская.

— Ха-ха-ха, я совсем опьянела! Магдауль, возьми меня с собой в Подлеморье… Буду с тобой промышлять соболя… Возьми, а… Мне все надоело. Мужичье пристает, а сами женатики. Думают, Верка вдова, чего ей терять. Не-ет! Я не потаскуха! Найду себе пусть самого никудышного, зато он будет мой, а не ворованный… В глаза всем буду честно смотреть, а не хвостом вилять, как виноватая сука. Вот так буду смотреть, гляди! — Вера как-то особенно взглянула на Магдауля. Ее черные, длинные, чуть раскосые глаза призывно пели извечную песню. И у той песни не было слов, ни начала, ни конца, но она была всем близка и понятна. Магдауль задрожал, обнял хохотавшую Веру и жадно припал к ней. Но она резко отпрянула, сразу же сделалась сердитой, чужой.

— Ты очумел?

Растерянно глядит на нее охотник.

— Не ругай Магдауля… Ошибку делал.

— Ладно, не буду.

Через минуту Вера снова весело смеялась и пела.

Из-за леса тунгусенок выходил.
Он девчонке саранку выносил.
Мне сараночки хочется,
Тунгуса любить не хочется.

Тунгусишка-то хорошенький,
Ергачок[5] на нем коротенький,
Да долги-то на нем длинные,
Жизнь тунгусская постылая.

Магдауль повернул коня в сторону деревни, сердито дернул за вожжи.

— Осерчал? — повлажневшие глаза встревожены. — Не надо. Я ведь правду спела… Долги, долги, долги. Ты же сам мне баил, што отрабатываешь отцовы должочки, им нет конца-краю. Постылая твоя жизнь. Вот и выйди за тебя взамуж… Гнуть горб на купца.

— Зачем на купец. Он помогайт. Харчи давать будет, за это мы дрова напилим катеру «Ку-ку». Он помогайт.

— Аха, поможет скорей на тот свет укочевать.

…Гостей пригласил к себе тесть Короля. Ухитрились же гуляки! — без малого десять человек уселись в одни сани и с песнями укатили. Один Король остался ждать, когда пригонят его Савраску. Вышел из дома, и сердце его взъярилось от зависти и досады.

Масленица растормошила бириканцев, выпроводила всех на улицу. Веселье! Даже угрюмая тайга, казалось, еще ближе придвинулась к деревушке и, ухмыляясь, наблюдала, как в ряд с лошадьми во весь дух несутся серые лайки, запряженные в саночки, а маленький ямщичок хохочет. Размахивая бичом, нацелился выскочить вперед. Но где там! Коней-то сегодня не узнать — тоже будто во хмелю, черти.

По Сибири я гуляю,
Поселенец молодой.
И-эх, полюби меня, чалдонка,
Я веселый паренек.

— Эй, Якуха, растопчу!

— На брюхатой-то?!

— A-а, растак перетак, держись!

— Ha-ко, выкуси!

Короля вконец доняли, распалили эти удалые выкрики.

— Дык на чем же поедем-то? — приступил он к жене.

Липистинья растерянно пожала плечами.

Под окном послышался топот копыт.

— Они! — крикнула хозяйка.

Король выскочил снова на крыльцо.

Липистинья выглянула в окно. Мимо проскочила веселая рыжая лошадь. Хохот, визг ворвались в Липистинью как беда. Она с тоской глядела на пустую уже улицу. С тоской слышала голос мужа.

А Король кричит соседу:

— Ивка, мово Савраску не встречал?

Пьяный Ивка язвительно ухмыльнулся:

— Э, паря, такой громкий мужик, а сидишь на…

Король зло сощурился, вскинулся: «Ну, погоди, зараза Липка. Ишо всякое дерьмо из-за тебя насмехаться будет». Король расправил плечи.

— Успею… Погоди. Всех уморю. Век будете Короля помнить!

И, уже ни о ком и ни о чем не помня, Филантий ворвался в дом, уставился грозно на жену.

Липистинья отшатнулась от окна, потом заслонила собой окно и глядит растерянно на мужа. А его помутневшие серые глаза сухо и недобро поблескивают исподлобья.