Подлянка, сэр!

С трудом отыскав нужный вход, я поднялась по разбитой лестнице. Из подъезда вырывался традиционный для примыкающих к торговым зонам домов резкий запах аммиака. Понимаю дворников, которые не хотят убирать за согражданами нечистоты. Чтобы смыть ночные накопления, требуется пожарный брандспойт. Закрывая нос рукой, я поднялась на четвертый этаж. Господи, какая вонь! Юбилейный глянец, как всегда, не распространился дальше правительственной трассы. Московского проспекта то бишь. В 1953 году было то же самое. Мне как-то кошмарный сон приснился. Я иду по Невскому и чувствую, что-то не так. Потом понимаю, что вместо фасадов передо мной фанерные макеты, в ужасе сворачиваю, чтобы заглянуть за один из них, и вижу одни руины. Хуже, чем после войны. Удивительный все-таки у нас город. Ротшильд с фасада. Изумительной чистоты и строгости линии. Васильевский остров, Елисеевский магазин, Дом книги (бывший магазин фирмы «Зингер») — самые лучшие в мире образцы модерна. Дворцовая площадь, органично сочетающая барочный Эрмитаж и классические здания Сената и Синода, с Александрийским столпом в центре, поставленным в честь великой победы над Наполеоном. А пройти полчаса в любую сторону — к Балтийскому ли вокзалу, к Малому проспекту, заглянуть во дворы домов на площади Трезини — и ужаснешься. Разбитые дороги, запущенные дворы, забитые досками окна, переполненные мусорные баки, по которым скачут огромные крысы. Затопленные подвалы с лежащими в воде прохудившимися трубами. И никого это не беспокоит, кроме беспомощных в своих протестах жильцов да бомжей, которым ввиду своей многочисленности трудно найти место для ночлега.

Вот и четвертый этаж. Ага. Опять коммуналка. Правда, всего на четыре звонка. Нажав верхний правый, я прислушалась. Еле слышно раздалась электрическая трель. Быстрые шаги. Похоже, ребенок.

— Кто там? — раздался из-за двери звонкий голос.

— Добрый день, не подскажешь, Света Рябикова у вас в квартире проживает? — вежливо обратилась я к невидимому собеседнику.

— У нас только ее нет, — ответил бдительный ребенок, даже не думая, открывать.

— А когда будет? — вряд ли малыш знает, но спросить надо.

— Не знаю, — последовал вполне закономерный ответ.

— Плохо, — вздохнула я, — а кто может знать? Не в курсе?

— Жених ее, — подумав, уверенно выдал невидимый собеседник. — Он в парке рядом все время болтается. Сходите.

— Как же я его узнаю, деточка? — недоуменно спросила я.

— Длинный такой. Мама его называет: «Зимой и летом одним цветом». Он всегда в одном и том же длинном плаще, белом бадлоне, черных брюках и ботинках. Все такое старое и противное. Фу! И еще говорят, что он наркоман.

— Спасибо большое. Молодец, что никому не открываешь, — поблагодарила я ребенка.

— Пожалуйста, — раздалось в ответ, а потом быстрые удаляющиеся шаги вприпрыжку.

Ну что ж. Может, оно и к лучшему, что я не застала Свету. Хотя есть что-то подозрительное в ее неуловимости. Алена сказала, что очень давно ее не видела. Кавалергардов заявил то же самое. В «Европрестиже» Рябикову также никто не видел очень давно. И на этой квартире она тоже не бывает. Странно. Куда же она все-таки делась?

Надо бы, пожалуй, спросить у ее жениха. Если он свою возлюбленную тоже не видел пару месяцев, можно бить тревогу. Возможно, Олегу с Пухляковым ее следует в моргах поискать. Все-таки, что бы мой внук про эту Свету ни говорил, но чем больше я узнаю про ее жизнь, тем сильнее жалею. Бывает ведь так, что человеку с самого детства не везет. Мать в тюрьму попала, тетка пьет, в нашем городе нет никого. Где она только деньги брала за институт-то платить? И еще в довершение всего влюбилась в наркомана.

Небольшой парк за домом относился, видимо, к школе. Яркий летний день его совсем не тронул. Казалось, что в этом месте навсегда поселилась осень. Зеленой травы почти не видно из-под толстого слоя прошлогодних пожухлых листьев. Высокие сухие деревья, несмотря на то что листья были только на их кронах, давали густую тень.

Молодого человека в длинном сером плаще я заметила не сразу. Он как-то сливался с окружающей обстановкой. Учитывая, что на улице плюс двадцать шесть, ему должно быть жарко.

Я посмотрела кругом. У кого бы узнать об этом странном типе? А, вон двое парней на лавочке. Бутылки с пивом уже почти пустые, значит, давно сидят.

— Молодые люди, извините!

— Бутылки можешь забрать, бабка, — вяло бросил в ответ один из них. — На.

И вылив остатки, протянул мне емкость. Покраснев до корней волос, я отступила назад.

— Простите, вы меня не так поняли. Я всего лишь хочу спросить. Вижу, вы тут давно. Не знаете, кто вон тот молодой человек? В длинном, немного грязном плаще.

Парни уставились на меня мутными глазами.

— Во дает, — один толкнул другого плечом. — Ты чего, бабка, до сих пор хипуешь?

— Заткнись, — вежливо попросил его друг и ответил на мой вопрос. — Барыга[1] это, планом[2] торгует. Больше чем за сотню не бери. Бодяжный[3] у него.

Почти минуту я обдумывала, какую часть ответа попросить растолковать подробней. Ладно, танцевать надо от печки. Начну с самого начала.

— Планом чего? — переспросила я.