Подлинная история графа Монте-Кристо

Однако Дюма быстро обнаружил, что на этом пути есть и другие препятствия, помимо слабого здоровья. Прежде всего, он и его родные остро нуждались в деньгах. Пока он был военнопленным, семья не получала доходов, и когда он услышал, что французское правительство обсуждает с Неаполитанским королевством вопрос о военных репарациях, то решил, что его претензии будут занимать одно из первых мест[1123] в списке. 22 апреля 1801 года, когда Дюма еще был в Италии, французский посланник в Неаполе заявил ему, что генералу причитается «сумма в 500 000 франков[1124] от неаполитанского королевского двора как компенсация французским гражданам, лишившимся своего имущества». Загвоздка заключилась в том, что деньги, как сказал посланник, уже ушли в Париж и Дюма придется запросить их там, у министра иностранных дел. Дюма попытается заняться этим делом, но так и не увидит ни единого франка.

Генерал не только не получил ответа на запрос о репарационных деньгах, но и обнаружил, что все его письма и обращения натыкаются на гробовое молчание. Самыми важными для Дюма чиновниками были сотрудники Военного министерства. К несчастью, новым военным министром был не кто иной, как его старый недруг генерал Бертье. Последний уведомил генерала[1125], что по распоряжению консулов офицерам вроде Дюма полагалось жалованье только за два месяца – вне зависимости от длительности пребывания в плену. В сентябре 1801 года Дюма отправил Наполеону письмо с протестом:

Надеюсь… что вы не позволите человеку[1126], который делил с вами труды и опасности, попрошайничать, подобно нищему, в то время, как в вашей власти дать ему доказательства великодушия нации, за которую вы несете ответственность.

Вернуться на службу в армию и получить новое назначение было для Дюма столь же важным, как вытребовать свои деньги. В феврале 1802 года он писал «гражданину министру Бертье»: «Имею честь напомнить[1127] вам об обещании, которое вы дали мне в бытность мою в Париже – поручить мне какую-нибудь работу из тех, чем вы занимались в то время. Могу сказать без хвастовства, что несчастья, столь жестоко испытавшие меня, должны послужить весомыми причинами для правительства вернуть меня на действительную службу».

Однако в новых условиях все обращения Дюма пропадали втуне. В начале 1820-х годов историк, еще прекрасно помнивший все события, отмечал, что Дюма «не пришелся ко двору[1128], где его политические взгляды и все, что с ним связано, вплоть до цвета его кожи, было не в моде».

* * *

Когда Наполеон захватил власть, прошло почти восемь лет с момента предоставления республиканской Францией всей полноты прав и гражданства свободным цветным жителям колоний и пять лет с отмены рабства во Франции. С 1794 года французская конституция и Декларация прав человека и гражданина применялись в мире повсюду, где развевался французский флаг[1129]. Стоит напомнить, что величайшее освобождение рабов в истории было начато страной, которая была, возможно, самой прибыльной рабовладельческой империей на свете.

У Французской Республики к моменту захвата власти Наполеоном было множество недостатков, но имелась одна черта, которую большинство наших современников сочли бы удивительно правильной: государство предоставляло людям основные права и возможности вне зависимости от цвета их кожи. Несмотря на все свои промахи, органы власти революционной Франции – законодательные собрания в Париже с их постоянно меняющимися названиями – принимали чернокожих и мулатов наравне с белыми в качестве полноправных депутатов. Хотя французы все еще называли чернокожих и мулатов в своей стране американцами, американский конгресс той эпохи вряд ли бы впустил к себе человека с черной кожей, если только речь не шла о подаче прохладительных напитков или подметании пола.

Устроенный Наполеоном переворот получил активную поддержку со стороны коалиции работорговцев[1130] и изгнанных плантаторов. Они рассчитывали, что диктатор в трехцветной мишуре представляет собой гораздо более весомый шанс на восстановление рабства, нежели любое по-настоящему представительное правительство (особенно если в нем участвуют чернокожие, аболиционисты и идеалисты-революционеры всех сортов). Во время посещения Нормандии Наполеон присутствовал на банкете, устроенном давними конкурентами Шарля де ля Пайетри[1131] по работорговле – Константином и Станисласом Фоашами. Последние рассчитывали на то, что новая эра доходов от торговли рабами вот-вот наступит.