Подлинная история Константина Левина

После этого он умирает еще три дня. Читать это невыносимо. Кажется, Толстой собрал все силы величайшего психолога и художника, чтобы заставить нас возненавидеть больного и страдающего человека. И все это опять-таки через взгляд его родного брата.

[о]: Он на всех сердился и всем говорил неприятности, всех упрекал в своих страданиях и требовал, чтоб ему привезли знаменитого доктора из Москвы. На все вопросы, которые ему делали о том, как он себя чувствует, он отвечал одинаково с выражением злобы и упрека:

– Страдаю ужасно, невыносимо!

…Все знали, что он неизбежно и скоро умрет, что он наполовину мертв уже. Все одного только желали – чтоб он как можно скорее умер, и все, скрывая это, давали ему из стклянки лекарства, искали лекарств, докторов и обманывали его, и себя, и друг друга. Все это была ложь, гадкая, оскорбительная и кощунственная ложь.

Но и этого мало… Когда Николай наконец умирает во время отходной молитвы священника (что может быть лучше!), Толстой для чего-то еще на минуту оживляет его труп:

[о]: Священник, окончив молитву, приложил к холодному лбу крест, потом медленно завернул его в епитрахиль и, постояв еще молча минуты две, дотронулся до похолодевшей и бескровной огромной руки.

– Кончился, – сказал священник и хотел отойти; но вдруг слипшиеся усы мертвеца шевельнулись, и ясно в тишине послышались из глубины груди определенно резкие звуки:

– Не совсем… Скоро.

В «Анне Карениной» нет более безнадежных страниц, чем ХХ глава пятой части под названием «Смерть». В романе дважды подробно описывается кончина персонажей: смерть Николая Левина в провинциальной гостинице и гибель Анны Карениной на станции Обираловка под колесами товарного поезда. Заметим, что в обоих случаях место действия эстетически снижено: грязная провинциальная гостиница и станция с опасным названием, а поезд товарный. Тем не менее в гибели Карениной есть своя красота, которая до сих пор возбуждает мировых режиссеров и актрис. Это ужасная красота, но все-таки красота. Если поступком Анны и не восхищаться, то, по крайней мере, ее можно пожалеть. Наконец, Анна сделала свой выбор, а всякий выбор ведет к размышлениям.

Николай не совершает никакого поступка, которым можно было бы восхищаться или за который его можно было бы пожалеть. У него нет выбора. Поэтому его смерть не наводит на размышления, кроме единственной мысли, что смерть человека неизбежна. Николай плохо жил и плохо умер. Физиология его смерти отвратительна. Гибель же Анны Толстой поэтически сравнивает с погасшей свечой.

[о]: И свеча, при которой она читала исполненную тревог, обманов, горя и зла книгу, вспыхнула более ярким, чем когда-нибудь, светом, осветила ей все то, что прежде было во мраке, затрещала, стала меркнуть и навсегда потухла.

Смерть Николая – это на секунду открывшаяся и мгновенно захлопнувшаяся дверь в никуда. То совпадение, что в день его смерти Кити узнаёт о своей беременности, ни о чем нам не говорит и не делает ХХ главу более глубокомысленной, как часто принято считать среди исследователей романа. Это ведь чистая случайность. В этот день на Земле скончалось и родилось множество людей. И – что же из этого следует? Только то, что люди заменяемы, и род человеческий будет продолжаться в миллионах детей миллионов Кити после смертей миллионов Левиных.

Афанасий Фет писал Толстому 12 апреля 1877 года, прочитав мартовский номер «Русского вестника» с продолжением «Анны Карениной»: «Но какая художницкая дерзость описание родов. Ведь этого никто от сотворения мира не делал и не сделает. Дураки закричат об реализме Флобера, а тут все идеально. Я так и подпрыгнул, когда дочитал до двух дыр в мир духовный, в нирвану. Эти два видимых и вечно таинственных окна: рождение и смерть».