[о]:
Это описание в деталях буквально совпадает с воспоминанием Толстого о посещении им в Орле в январе 1856 года брата Дмитрия, который умирал от чахотки. «Он был ужасен, – вспоминал Толстой. – Огромная кисть его руки была прикреплена к двум костям локтевой части, лицо было – одни глаза и те же прекрасные, серьезные, а теперь выпытывающие. Он беспрестанно кашлял и плевал, и не хотел умирать, не хотел верить, что он умирает. Рябая, выкупленная им Маша, повязанная платочком, была при нем и ходила за ним».
Но в этой безрадостной картине, по крайней мере, есть «прекрасные, серьезные» глаза больного, что хоть как-то возвышает его над беспросветностью происходящего. В главах о смерти Николая Левина нет и этого.
Процесс умирания Николая, описанный глазами Константина, длится десять дней. На десятый день после приезда Кити почувствовала себя плохо (первый симптом беременности), и в этот же день больной умер. Толстой с его исключительным чувством времени, которым так восхищался Владимир Набоков, укладывает эти десять дней в четыре главы, иногда обозначая дни, ночи и даже часы. Всего четыре короткие главы. Но нигде в романе время не длится так мучительно долго. Например, в начале романа Толстой в одни сутки помещает огромное количество событий и всевозможной информации о разных героях, отводя этому большое количество глав. Страниц много, информации бездна, но это читается легко, потому что время мчится стремительно. А здесь не происходит фактически ничего, кроме угасания больного и хлопот вокруг него. Но при этом возникает чувство, что действие длится бесконечно и не закончится никогда.
Казалось бы, после сцены соборования, когда Николай Левин
Но Толстой не дает читателю и этой возможности. Именно после церковного таинства начинается самое ужасное. Впрочем, это происходит уже во время таинства.
[о]: