– Если тебя не остановлю я, так остановит кто-нибудь другой, – произнесла она таким голосом, словно на месте ее сердца образовалось пустое место. – То, что ты думаешь обо мне, не имеет значения. Может быть, ты и прав. Может, я и вправду ничуть не лучше предательницы. Но есть копы и получше меня. Сильнее меня. Они тебя остановят. Они заставят тебя заплатить за все.
Она умолкла, но недавно безжизненный взгляд сделался тверже, и даже соски на груди заострились, выдавая гневную напряженность.
Энгус непроизвольно сунул руку в карман и схватился за пульт. Ладонь его была скользкой от пота.
Но Мори ошибалась. У него не было сомнений в том, что она ошибалась. Как же, остановят… Не будь у них кишка тонка, эти гребаные копы с радостью распотрошили бы его корабль и прикончили его самого. И вовсе не из-за того, что он сделал с ней или с теми старателями. Это только предлог, пустые отговорки. Копы не защищают людей: с какой стати? Они защищают деньги. Защищают себя. Защищают власть, презирающую таких, как Энгус.
Они действительно попытаются остановить и убить его, но не потому, что он пролил кровь, а потому, что посягнул на прибыли Компании.
Сейчас Энгус не слишком хорошо понимал, почему он так надолго оставил ее в покое, позволив попытаться обрести мужество. И не понимал себя: то ли он возбужден, то ли разъярен. Однако пульт имплантата лежал у него в кармане, и ему ничто не грозило. А раз так, то пусть храбрится, коли у нее есть охота.
Чем смелее она будет, тем большим удовольствием будет сломать ее.
Подумав об этом, он снова ощутил сексуальное возбуждение.
Вместо того, чтобы спорить с ней, он вынул руку из кармана и расстегнул застежку комбинезона, показав возбужденный член.
– Ни черта у них не выйдет, – проскрипел Энгус, обнажая желтые зубы. – Я уже говорил тебе, я и вправду подонок. Самый гнусный подонок, какой мог встретиться на твоем пути. Но все, что я делаю, я делаю с толком. Долбанных копов я дурю всю жизнь, и буду дурить после того, как ты уже сдохнешь. Но до той поры я с тобой позабавлюсь. Теперь ты в моей команде. Тебе придется научиться выполнять приказы. А еще мне охота получить кое-что по старым счетам. У меня их накопилась уйма, и получу я по ним с тебя. Обещаю тебе веселенькую жизнь: ты будешь мечтать о смерти, но я не позволю тебе даже пикнуть.
Она взглянула на его промежность и едва не взвыла, однако изо всех сил попыталась совладать со своим ужасом. Возможно обращение к прошлому и не добавило ей отваги, однако Мори обладала собственной внутренней силой, прежде никогда не подвергавшейся испытанию.
– Если тебя и вправду не остановит никто другой,
Брошенный ею вызов несколько беспокоил – и еще больше возбуждал. Энгусу снова захотелось избить ее, но он счел это удовольствие мелким. Раздавить ее дух, вот что доставит настоящую радость. А по существу она права: функции члена экипажа слишком сложны, чтобы их можно было выполнять под полным контролем имплантата. Если ему придется все время приказывать – сделай то, сделай се, – от нее не будет никакой пользы. А предоставлять ей свободу пока опасно. Значит, он не сможет покинуть свое убежище, пока не убедится, что ее дух сломлен.
И, вместе с тем, именно дух делал ее такой желанной.
Однако он не стал колебаться, ибо и так уже сделал слишком много шагов в направлении, которого не понимал. Достав пульт, Энгус щелкнул кнопкой и погрузил Мори в беспомощное состояние, близкое к гипнотическому.
Ему пришлось несколько раз сглотнуть, чтобы увлажнить горло. Только после этого он нажал другую кнопку и приказал:
– Сядь!
Обмякшая, с отсутствующим взглядом, она села на краю койки.
Энгус достал из ящика скальпель и протянул ей:
– Возьми!
Ее пальцы сомкнулись на скальпеле. Только потемневшие глаза позволяли понять, что она осознает происходящее.
Чтобы успокоиться, ему пришлось сжать кулаки – он снова был близок к оргазму.
– Приставь острие к своему соску.
Он мог бы и не следить за исполнением: контроль заставлял ее повиноваться. Серебристое лезвие приблизилось к темному, напряженному соску.
– Ты меня слышишь, – пробормотал он. – Знаю, что слышишь, так что слушай внимательнее. Я могу заставить тебя порезаться. Захочу, так заставлю отхватить половину сиськи. Помни об этом, когда тебе захочется свернуть мне шею. Я собираюсь сломить тебя. Сломить так, что ты полюбишь это, будешь нуждаться в этом. А я буду ломать тебя до тех пор, пока ты не почувствуешь, что живешь лишь ради того, чтобы ублажать меня…
Ее глаза по-прежнему казались невидящими, но они полнились немыслимой, невыразимой мукой.