Подлинная история 'Зеленых музыкантов'

Многие мои сверстники годами ждали, когда их напечатают, позовут, признают. Они сидели в кафе Дома литераторов, курили "Беломор", и глаза их горели нехорошим блеском. Работать где-либо еще, на грязных работах, как это делали диссиденты, они решительно отказывались, и мне было жалко скорее не этих лбов, а их несчастных, зачуханных жен и голодных детей. Некоторые из них так и "сгинули под забором", другие, часто с помощью КГБ, ссучились, стали "советскими писателями", бросили старых жен и завели новых. [...]

(353) Жить, между прочим, вообще печально. Исчезнувшие кошмары сменяются новыми. Собственно, страха смерти не должно быть у того, кто ощущает существование иного бытия.

(354) Время течет бесцельно только для атеистов. Религия удерживает корабль на плаву. Божий глас утишает панику.

(355) Отличное, между нами говоря, занятие! Это может вам подтвердить колдун Ерофей, который в мае 1980 года, когда мы вместе с ним и В. П. Аксеновым оказались в Коктебеле, вознамерился выиграть у меня (путем бросания в Черное море плоских каменных "голышей") право не нести в гору свой рюкзак, а чтоб я ему этот рюкзак нес, как шерп. Однако, проиграв с позорным счетом матч морского "печения блинов", он тащил на Карадаг оба наших рюкзака, пока я не сжалился над бедолагою... [...]

(356) Только и слышалось тогда: "Я кандидатскую пишу". "А ты еще не защитился?" Каждый, как мог, так и защищался от советской власти.

(357) То есть получается, все правильно поступили, кроме дедушки Суховерхова.

Хотя в кодовой системе знаков тех лет они вовсе не выглядят хорошими, потому что изменили мечте, стали мещанами, обывателями, погрязли в вещизме, особенно Ниночка и Геллер-мент. Надо же - строят дом, вместо того чтобы жить в палатке где-нибудь на Ангаре или Красноярской ГЭС, где комсомольцы куют будущее, и писать об этом славные, чуть-чуть грустные стихи. И потом, где это они, интересно, тесу "купили", когда его, кроме как по блату, нигде не достанешь? Да и доктор тоже какой-то... как нерусский. Ясно ведь, что диссертация нужна ему, чтобы сделать карьеру, зажить в хорошей квартире вместо девятиметровки "гостиничного типа", мебель купить буржуйскую, чтоб ее Олег Табаков из фильма-cпектакля по пьесе Виктора Розова "В поисках радости" скорей бы порубил саблей, хранящейся специально для таких случаев еще со времен Гражданской войны! Может, им еще и туалетной бумаги надо? Или йогурта? Или кроссовок? Или того самого мяса, о котором персонаж Гоголя расспрашивал нищего? Совсем обнаглели люди в поисках мелкобуржуазных радостей... Сталина с Берией на них нету!.. Ленин - один (в смысле - в гробу лежит, да и в Мавзолее тоже, после того, как Сталина оттуда выписали), все (остальное) тонет в фарисействе...

(358) А вот Попугасов молодец, что спился, но не изменил идеалам своей "тревожной молодости". Увы, но большинство русских пословиц восхваляет пьянство и удаль, а любимой песней моего народа является описание того, как один приблатненный алкаш, которого правильные воры непременно осудили бы за "беспредел", с похмелюги "замочил" в Волге иностранку благородного происхождения.

Пьян да умен - два угодья в нем.

Или любимая песня маленького В. Ульянова:

Богачу-дураку и с казной не спится.

Бедняк гол, как сокол, поет-веселится.

(359) Знаменитая "тоска обманутого сына над промотавшимся отцом" явление такое же вечное, обыденное и преходящее, как, например, "гроза в начале мая" или "мороз и солнце". Люди, помнящие своих отцов, сами познавшие радость отцовства и находящиеся в посильно здравом уме, понимают, что эта разновидность тоски у индивидуума мужского пола начинает исчезать, как только он сам становится "папочкой", и окончательно сходит на нет, когда его ребенок начинает задавать неприятные вопросы типа: "А почему тогда ты сам не миллионер?" или "Ну и зачем же тогда столько лет нужно было терпеть большевиков?" [...]

А вообще-то никаких поколений на самом деле не существует. Любое Божье создание - штучный товар.

(360) См. комментарий 351.

(361) Как я все-таки рад, что ушел в прошлое "культурный империализм". Или "имперская культура" с ее чванливыми советскими центрами Москвой и Питером, куда непременно требовалось приехать, чтобы хоть как-нибудь "состояться". Меня мутит, когда я вспоминаю все эти лакейские россказни вернувшегося из Москвы провинциального "совка" о том, как он "был в ЦДЛе, видел Евтушенко". - "Да ну? И что он?" - "А он был с женщиной". - "И что?" "Бутылку шампанского заказал, не допил и ушел". - "Не может быть!" "Честное слово, больше полбутылки осталось..." [...]

И я совершенно не боюсь, что Россия когда-нибудь распадется на отдельные штаты. Беда ее - огромные расстояния, пройдя которые, теряется ВСЕ - электричество, деньги, смысл. У нас всего много, и поэтому ничего нет.

(362) Как говорится - sic! Развязность есть оборотная сторона той самой отечественной комплексухи, о которой я толковал выше. [...]