Подлинная жизнь Дениса Кораблёва. Кто я? «Дениска из рассказов» или Денис Викторович Драгунский? Или оба сразу?

На нашей даче были четыре комнаты и застекленная веранда. Я сначала думал, что застекленная веранда – это своего рода плеоназм. Типа «хромовая кожанка». Потому что, думал я, веранда от французского слова «verre», то есть стекло. Но оказывается, нет. Слово-то индийского происхождения. Так что смело говорите «застекленная веранда». Дом стоял этой самой верандой к калитке. И можно было войти на веранду, поднявшись по узкому крылечку и открыв двойную стеклянную дверь. Но это только летом, потому что главный вход в дом был сзади. То есть зад этого дома был спереди, а перёд сзади, потому что по всем правилам, конечно же, веранда должна смотреть в сад, то есть назад. Ну уж как получилось. Сзади было крыльцо. Из маленького тамбура – вход в котельную, а оттуда в прихожую с лестницей на второй этаж; в прихожей были четыре двери: налево в кухню, направо, рядом с лестницей, – в большой туалет с ванной и дровяной колонкой, а прямо – в небольшую гостиную, откуда стеклянная дверь вела на ту самую застекленную веранду, через которую была видна калитка с улицей. А чуть правее от двери в гостиную была еще одна дверь, в большую комнату с двумя окнами. Это и была моя комната.

Наверху тоже было две комнаты: одна совсем маленькая, которая стала Ксюшиной, такая уютная спаленка с балконом, а направо – комната большая. В ней-то как раз стоял письменный стол, тот, о котором я только что рассказывал, и в большой нише – тоже доставшийся от прежних хозяев двуспальный матрас. То есть это был одновременно кабинет и спальня.

23. Каретный ряд

Вот и получилось, что у моего папы не было своей комнаты. Личного, как нынче выражаются, пространства. На даче у него был кабинет-спальня, а в Москве, в новой прекрасной квартире в Каретном Ряду – кабинет-гостиная.

В эту квартиру мы переехали в 1960 году, осенью. Я как раз пошел в третий класс. Первый месяц я отходил еще в 92-ю школу – она к тому времени переехала из маленького домика на углу Семашко и улицы Калинина в новое большое здание в одном из Кисловских переулков.

Папа и мама долго копили на новую квартиру. Это был один из первых кооперативов творческих работников, чуть ли не раньше писательского у метро «Аэропорт». Дом строился несколько лет. Первую часть – три подъезда – сдали в 1956 году. Кстати, в первом подъезде жили Дыховичные. Потом грянуло постановление об «архитектурных излишествах». И поэтому вторая часть нашего дома – с четвертого подъезда по шестой – выглядит уже по-другому. Первая – с красиво разрустованными стенами, с каким-то подобием полуколонн вокруг окон, а вторая – просто гладкий бежевый кирпич. Квартиры, впрочем, внутри ничем особо не отличались, кроме пресловутой «столярки». В первых трех подъездах стеклянные межкомнатные двери были в темных дубовых рамах, а в нашем подъезде и в остальных – просто белое крашеное дерево.

Большие гонорары у нас получал папа. Мамина же зарплата в ансамбле «Березка» была очень скромная. Однако мамин вклад в благосостояние семьи был весьма велик, потому что мама ездила за границу и одевала нас с папой и себя буквально с ног до головы. Мы практически ничего не тратили на одежду. Поэтому папа всегда говорил: «Мы с Алёной купили эту квартиру». Когда я, двенадцатилетний мачо, спросил папу: «При чем тут мама? Это же на твои деньги!» – папа мне всё подробно объяснил. Кажется, даже написал какие-то цифры.

Квартира была прекрасная и очень большая, шестьдесят четыре метра одной только жилой площади. А нежилой, наверное, не меньше тридцати: просторная кухня и очень широкие коридоры. Там мы поставили большие шкафы, и теснее от этого не сделалось.

Как нам достался одиннадцатый этаж – это особая история. В кооперативных домах есть такое правило или обычай: на общем собрании люди тащат из шапки бумажки с номерами своих будущих квартир. Мой папа вытянул квартиру на втором этаже. Это был высокий второй этаж, потому что на первом этаже была библиотека с очень высокими потолками. Но папа все равно страшно огорчился. Через дорогу был магазин. Папа сказал: «Господи, какое несчастье! Столько лет копить на отдельную квартиру, столько лет жить в подвале, для того чтобы потом смотреть в окно и каждый день видеть вывеску «Мясо. Масло. Сыр. Колбаса» – и всё неправда!» Все сочувственно засмеялись, а Леонид Осипович Утесов вдруг сказал: «Витя, давай меняться, а то я вытянул самый верх. Представляешь себе, какой ужас! – продолжал он. – Я точно знаю, что первые два месяца лифт работать не будет. Но я ни в жизнь не поднимусь на одиннадцатый этаж».