Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

Когда она возвращается в Ниццу, на горизонте, наконец, появляется тот, кто ее привлекает ее внимание. Его зовут Эмиль д’Одиффре, его дядя разбогател на торговле драпом и Эмиль имеет возможность вести рассеянную жизнь богатого наследника. Он принадлежит к кружку золотой молодежи Ниццы, является членом комитета по организации карнавала, прекрасно танцует и совершает непредсказуемые поступки.

Она хочет влюбиться в Одиффре, своей эксцентричностью он напоминает ей герцога Гамильтона, хотя у него и нет безупречной репутации английского аристократа. Он поспорил на шесть тысяч франков, и об этом пишут местные газеты, что пробежит пятьдесят метров, посадив месье Проджерса на спину, за меньшее время, чем понадобится его другу Рози для того, чтобы преодолеть стометровку, но без ноши на спине. Он выигрывает пари с большим отрывом. Интересный человек, должно быть, этот Проджерс, то скачет верхом на Эмиле д’Одиффре, то получает пощечину от Жоржа Бабанина. Как-то он все время ухитряется быть в эпицентре скандала.

Одиффре дружит с прежним объектом ее воздыханий, Альфредом Бореелем, этим ловеласом и пьяницей, а в любовницах у него все та же прелестная итальянка Джойя, которая была на содержании у герцога Гамильтона, а теперь перешла ему по наследству. Почему бы в него не влюбиться! Общество одно и то же, только карты в нем тасуются: какая выпадет следующей? Может быть, мадемуазель Башкирцева?

Мария знакомится, вернее, возобновляет знакомство, начатое в Женеве, с новыми персонажами курортной жизни в Ницце, русской семьей Сапожниковых, состоящей из самого господина Сапожникова, его супруги Нины и Коко, любовника жены Николая Юркова. Сапожников чем-то болен, говорят, что буквально «гниет» (сифилис?) и, вероятно, по причине своей болезни или просто по складу характера совсем не против связи собственной жены с молодым любовником. Живут они втроем счастливо и вполне гармонично. Мать говорит своим двоим дочерям, Марии и Ольге: «Я никогда не любила вашего отца, а прожила свою жизнь счастливо», на что Мария отвечает ей весело: «Еще бы! Ведь у тебя под юбкой всегда копошился Коко!» К Сапожниковых захаживает семейный доктор Башкирцевых Люсьен Валицкий и Мария Башкирцева наблюдает, как они с Ниной в экстазе читают кулинарную книгу! Кажется, две дамы, Башкирцева и Романова, которых он, по всей видимости, пользовал не только, как доктор, ему порядком надоели, и он хочет освежить свои чувства.

Мария отдается шалостям с дочерьми Сапожниковых, они свободно говорят о любовниках и флирте, что в порядке вещей в этой семье, обсуждают приглянувшихся юношей. Мария, вероятно, делится с новыми подружками своей влюбленностью в Одиффре, потому что они вместе придумывают ему прозвище Жирофля. Непонятно, почему они так его называют, ведь Жирофле-Жирофля — это героиня оперетты Лекока, которую недавно показывали в Ницце. Тем не менее, кавалер получает имя девушки.

На пляже, когда Мария появляется из кабинки, на нее обращают внимание взрослые мужчины и здесь нет ничего удивительного, ей уже шестнадцать лет, а скоро, в январе, она справит и свое официальное шестнадцатилетие, которое, напоминаем, у них в доме справлялось на два месяца позже фактического дня рождения, чтобы скрыть факт падения ее матери до свадьбы.

У нее сформировавшаяся фигура. Она часами может стоять обнаженной и разглядывать себя в зеркало. Вот как она сама описывает «свое прекрасное тело»:

«…покрытое от затылка до того места, которое я не осмеливаюсь назвать, золотым пушком, который особенно заметен посреди спины, вдоль того углубления, которое так выражено у Венеры Милосской. У меня чрезвычайно высокая грудь, белоснежная, с голубыми прожилками, такая же белая, как плечи и руки, грудь у меня упругая и очень красивой формы, ослепительно белая и розовеющая там, где полагается. Место, которое я не осмеливаюсь назвать, такое пышное, что все думают, что я в турнюре». (Неизданное, запись от 6 мая 1875 года).

Надо сказать, что пышный зад у женщины был тогда в моде, ведь не зря и появились эти турнюры, оттопыривавшие зад, и широкие оборки из шелка сзади на платье, которые при ходьбе завораживающе шуршали, вызывая у мужчин острый приступ желания. В турнюр в нужных местах подкладывалась вата, чтобы придать женскому седалищу привлекательные по моде того времени формы. Это была самая последняя парижская мода. Оборку сзади на платье называли еще и «фру-фру». «Фру-фру» — это звукоподражание, так якобы шуршит шелк при ходьбе. Именно в таком платье популярная актриса Сара Бернар в октябре 1869 года появилась впервые на сцене парижского театра «Жимназ» пьесе Л. Галеви и А. Мельяка «Фру-фру», а после Сары Бернар такие платья стал носить весь Париж, а уж за Парижем и весь мир.

На протяжении 70-х и 80-х годов 19 века платья с турнюром были преобладающими в женской моде. В семье Льва Николаевича Толстого была лошадь по кличке Фру-фру. Эти именем писатель назвал и лошадь Вронского в романе «Анна Каренина», который начал печататься как раз в 1875 году, о котором мы сейчас ведем речь.