Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

Встревоженные, в Париж по очереди съезжаются родственники: мать и кузина Дина, потом отец, брат Павел с женой Нини. Мария окружена заботой, вниманием, которое кажется ей чрезмерным, но спокойствия в семье нет, она делает сцены помощнику доктора Потена, который посещает ее каждый день; самого знаменитого доктора можно беспокоить только два раза в неделю. Опять идут настойчивые разговоры о юге, Мария наотрез отказывается от этой поездки, а приехавший отец вдруг предлагает увести ее на Пасху в Россию; это предложение вызывает гнев Марии своей, как она выражается, «неделикатностью».

«При моем здоровье вести меня в Россию в феврале или марте!!! Я представляю вам оценить это. Я еще не говорю обо всем остальном!!! Нет! Я, которая отказывалась ехать на юг! Нет, нет, нет! Не будем больше говорить об этом». (запись от 15 декабря 1881 года.)

— Все кончено, все кончено, все кончено! — неоднократно восклицает Мария.

«Я думала, что Бог оставил мне живопись, и я заключилась в ней, как в священном убежище. И теперь она отнята у меня, и я могу портить себе глаза слезами». (Запись от 30 ноября 1881 года.)

Голос пропал, слух отнят, последняя надежда — это живопись. Ее поддерживает Жулиан, часто посещая дома, уговаривает хотя бы делать наброски. Но Жулиан уже не прежний, он неожиданно женился на своей ученице Амелии Бори-Сорель; шестилетнее ожидание Амелии увенчалось успехом. Муся рада за соученицу, но потеряла, как ей кажется, друга и конфидента.

Возле нее постоянно находится верный сербский князь, Божидар Карагеоргович, его можно было бы принять за ухажера, если бы не знать, что он совершенно другой ориентации и у него имеется интимный друг.

К тому же она понимает, что из-за болезни она отстала от других и ее картины в следующем году в Салоне не будет. Но ей снова хочется взять в руки кисти, как только она начинает потихоньку выкарабкиваться из болезни, но что писать, какие сюжеты можно найти вокруг себя, что может ее поразить в своем круге, когда ее все так угнетает. Она завидует Бреслау, которая живет в артистической среде, другим ученицам, которые живут в бедных, но, как ей кажется, живописных кварталах; ей не нравится собственный квартал, настолько все здесь ровно и однообразно. Она приходит даже к выводу, что «благосостояние мешает артистическому развитию», что, конечно, является полной глупостью, но простительно больному, раздраженному и юному существу.

Она принимается за портрет жены Поля, Нини, который теперь находится в музее Амстердама, и постепенно вкус к живописи возвращается.

«…Я все-таки хочу идти, с закрытыми глазами и протянутыми вперед руками, как человек, которого готовится поглотить бездна». (Запись от 21 декабря 1881 года.)

Возвращается и вкус к жизни: скоро Новый год, болезненно хочется праздника, настоящего, роскошного, тем более, что теперь можно тратить деньги, не считая, романовские капиталы сохранены и приумножены в банках, и никто из них не пойдет с сумой, разоренный процессом. А тетя Надин для любимой племянницы ничего не пожалеет.

Башкирцевы устраивают большой прием по случаю Нового года, на который приглашаются двести пятьдесят (!) гостей. В светских новостях влиятельная газета «Фигаро», рассыпаясь в любезностях, описывает роскошный прием, перечисляя всех знаменитостей и их наряды. Два знаменитых актера, братья Коклены, Бенуа-Констан и Эрнест, разыгрывают перед публикой два водевиля, «Капиталиста» и «Мы разводимся?», в три часа ночи всех ждет изысканный ужин. Выиграв процесс, Надин Романова и Башкирцевы выходят на совершенно иной уровень по тратам и на глазах превращаются в нуворишей, или проще сказать, новых русских. Можно представить себе, сколько стоит прием на двести пятьдесят человек или приглашение Кокленов, звезд французского театра, старший из которых уже с двадцати двух лет был пайщиком «Комеди Франсез». Это все равно, что купить сейчас себе на ночь Киркорова с Пугачевой. Кстати, уже через несколько лет Бенуа-Констан Коклен вышел из состава театрального товарищества, продав свой пай, и поехал гастролировать по всему миру, устроил, как говорят на театральном жаргоне, «чёс»; собирал он полные залы и в России. Но все это не попадает на страницы изданного дневника, хотя сама Мария подробно описывает прием, прибывших гостей и даже легкий флирт с прежним ухажером Габриэлем Жери, «Архангелом», который бродит с ней по залам, целуя руки. Она, конечно, комплексует, что публика у них не такая избранная, как ей хотелось бы, что не появился русский посол князь Николай Алексеевич Орлов, престарелый вдовец, на которого она имела виды, но все же есть княгиня Карагеоргович в рубиновом платье, мадам Гавини в белом муаре с испанской накидкой и многие другие дамы, сверкающие драгоценными камнями, сама мадемуазель Башкирцева порхает, как всегда в белом муслиновом платье, символе ее невинности и чистоты, украшенном бенгальскими розами.