Подлинная жизнь Себастьяна Найта

"Физическая любовь - это лишь иносказание все о том же, а не особенная сексофонная нота, которая, попав однажды на слух, отзывается эхом во всех областях души". ("Утерянные вещи", с.82). "Все вещи принадлежат к одному порядку вещей, ибо таково единство человеческого восприятия, единство личности, единство материи, чем бы она ни была, материя. Единственное действительное число - единица, прочие суть простые повторы". (Там же, с.83.) Даже проведай я из каких-то источников, что связь с Клэр не вполне отвечала представлениям Себастьяна о телесной любви, мне бы и в голову не пришло объявить эту неудовлетворенность причиной общей его возбужденности и нервозности. Но будучи неудовлетворенным вообще, он мог испытывать неудовлетворенность и красками своей любви. И напоминаю, что я использую слово "неудовлетворенность" весьма произвольно, ибо Себастьяновы настроения этой поры были куда сложнее, чем просто Weltshmerz или хандра. Их можно понять лишь через последнюю его книгу, через "Неясный асфодель". Пока эта книга оставалась лишь дымкой вдали. Вскоре она превратится в очертания берега. В 1929 году известный специалист по сердечным расстройствам, д-р Оутс, посоветовал Себастьяну провести месяц в Блауберге, в Эльзасе, где определенные приемы лечения доказали свою благотворность в нескольких схожих случаях. Видимо, было молчаливо условлено, что он поедет один. Перед самым отъездом Шелдон, мисс Пратт и Клэр чаевничали с Себастьяном у него на квартире; он был оживлен и речист и поддразнивал Клэр, потерявшую свой скомканный носовой платок среди вещей, которые она укладывала в его суетливом присутствии. Внезапно он дернул Шелдона за манжету (сам он никогда наручных часов не носил), глянул на время и вдруг заспешил, хоть еще час оставался в запасе. Клэр не предлагала проводить его к поезду, зная, что он этого не любит. Он поцеловал ее в висок, и Шелдон помог ему снести чемодан (упоминал ли я уже, что за вычетом приходящей уборщицы и лакея, доставлявшего им еду из ближнего ресторана, прислуги Себастьян не держал?). После его ухода троица несколько времени сидела в молчании.

Внезапно Клэр поставила заварочный чайник и сказала: "По-моему, платок просто хотел отправиться с ним, и я очень не прочь воспользоваться этим намеком".

Не дури, - сказал м-р Шелдон.

Почему бы и нет? - спросила она.

Если ты о том, чтобы поспеть на этот же поезд, - начала мисс Пратт...

Почему бы и нет, - повторила Клэр. - У меня есть сорок минут. Слетаю к себе, уложу то-се, прыгну в такси...

Она так и сделала. Что произошло на вокзале Виктории, неизвестно, но час или два спустя она позвонила Шелдону, который ушел домой, и с довольно жалким смешком сообщила, что Себастьян не пожелал даже, чтобы она побыла на платформе до отправления поезда. Я почему-то очень ясно вижу ее появление там, ее чемодан, ее губы, готовые раскрыться в веселой улыбке, ее слабые глаза, всматривающиеся в окна вагонов, высматривающие его и наконец находящие, или, возможно, он первым увидел ее... "Привет, вот и я", наверное, бодро сказала она, чуточку слишком бодро, быть может...

Он написал к ней через несколько дней, сообщив, что место очень приятное и чувствует он себя превосходно. Потом наступило молчание, и лишь когда Клэр послала тревожную телеграмму, пришла открытка с известием, что он прервал свое пребывание в Блауберге и проведет неделю в Париже перед тем, как вернуться домой.

На исходе этой недели он позвонил мне, и мы отобедали вместе в русском ресторане. Я не видел его с 1924 года, а был уже 1929-й. Он выглядел изнуренным, больным и из-за бледности казался небритым, хоть был только от парикмахера. На шее, сзади, сидел фурункул, залепленный розовым пластырем.

После нескольких его вопросов обо мне мы оба занялись трудными поисками темы для дальнейшего разговора. Я спросил, что сталось с той милой девушкой, с которой я видел его прошлый раз.

С какой девушкой? - спросил он. - А, с Клэр. Да, с ней все в порядке. Мы вроде как женаты.

Вид у тебя немного больной, - сказал я

Ну и черт с ним, коли так. Будешь пельмени?

Занятно, что ты еще помнишь, какие они на вкус, сказал я.

А почему бы мне и не помнить? - сухо спросил он.

Несколько минут мы молча ели. Потом пили кофе.

Как, ты говорил, называется городок? Блауберг?

Да, Блауберг.

Приятное место?

Зависит от того, что ты называешь приятным, - сказал он, и челюсти его дрогнули, подавляя зевок. - Извини, - сказал он, - надеюсь, в поезде удастся немного поспать.

Он вдруг затеребил мое запястье.

Половина девятого, - ответил я.

Мне надо по телефону... - пробормотал он и с салфеткой в руке перемахнул ресторан. Минут через пять он вернулся, салфетка наполовину торчала из кармана пиджака. Я ее вытащил.

Послушай, - сказал он, - мне ужасно неловко, но я должен идти. Совсем забыл о назначенной встрече.