Подлинные сочинения Фелимона Кучера

Да, этих священнодействующих гомосексуалистов всюду полно. Я слышал от одного русского путешественника, что в Сибири тоже встречаются у разных племён мужчины такого сорта. Чукчи называют их мягкими мужчинами. Юноша, который услышал голос духов и стал на женскую дорогу, напрочь теряет все навыки своего пола и приобретает женские привычки и наклонности. Он бросает ружьё, копьё, пастуший аркан и гарпун морского охотника и берётся за иголку и скребок для шкур. Он очень быстро овладевает женскими навыками, так как духи помогают ему в этом. Даже в разговоре он принимает особое, женское произношение. Словом, он становится женщиной, сохраняя мужскую наружность. Он старается снискать у мужчин жалость и расположение к себе и с помощью духов преуспевает в этом. Так, он может возбуждать у мужчин желание бороться за его любовь; из их числа он выбирает себе мужа, причём совершается обычный обряд свадьбы. И вот ещё одна важная особенность: мягкий мужчина имеет среди духов своего покровителя. Чукчи говорят, что такой покровитель является сверхъестественным мужем превращённого человека и считается настоящим главой семьи. Отсюда и растут ноги у той силы, которой наделены священные гомосексуалисты: у них за спиной духи-охранители, ибо не из блажи выбирают эти мужчины путь женщины, не из похоти…

Но я отвлёкся.

То и дело раздавался громкий смех – у одного костра, у другого. Затем послышалось чьё-то отвратительное пение, к которому присоединился поначалу один голос, затем второй, а там уже запел целый хор, вытягивая какой-то неправдоподобно жалобный псалом.

Едва пение прекратилось, кто-то крикнул:

– Чарли! Твоя птица летит!

Выяснилось, что речь шла о сове, которая прилетала в лагерь каждую ночь. Возможно, она любила музыку. Возможно, у неё была какая-то иная причина для ночных визитов. Некий Чарли Браун сумел подманить однажды эту птицу, крикнув по-совиному. Она преспокойно опустилась почти напротив него, словно дразнила его, и охотник решил застрелить её, но промахнулся. С того раза сова летела за отрядом и каждую ночь дразнила Чарли своим низким полётом или садилась на какой-нибудь сук в поле зрения Чарли. И тогда все кричали:

– Чарли, твоя сова прилетела! Она влюбилась в тебя, братец, по уши! Поговори с ней о любви.

Юноша лишь отмахивался и смеялся вместе со всеми.

ДОРОГА. ГЛАВА РАССКАЗЫВАЕТ О ТОМ, КАКИМИ БЕСЕДАМИ МЫ РАЗВЛЕКАЛИ СЕБЯ ВО ВРЕМЯ ПУТЕШЕСТВИЯ

Четырнадцатого сентября по сигнальному звуку рожка часовые снялись со своих мест и вернулись в лагерь. Капитан Бин велел ренджерам готовиться к выступлению. Лагерь проснулся, кто-то рубил дрова, кто-то готовил завтрак, кто-то навьючивал лошадей, кто-то укладывал полотняные покрышки шатров, кто-то отправился на пастбище за лошадьми. Все были при деле, каждый знал своё место.

Покончив с завтраком, мы сели на лошадей. Всадники вытянулись длинной вереницей и с гиканьем поскакали по лесной опушке.

Утро было так светло и ясно, что моё сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди от радости. Тропа, по которой мы двигались, шла вдоль реки Арканзас. Нас окружала пышная растительность, дикие виноградные лозы вились вокруг исполинских деревьев, свисая с сучьев. Иногда мы пересекали ливневые ручейки, которые протекали медленно, словно капля за каплей, наполняя своею влагою многочисленные пруды, сверкавшие, как зеркала на солнце.

На следующий день мы обнаружили глубокий след индейцев. След привёл нас на вершину холма, откуда нашему взору представился чудеснейший вид. У подножия зубчатых скал поднимались ряды холмиков, живописно перемежавшихся с зелёными рощицами.

Когда пришло время переправляться на противоположный берег, комиссионер Питерсон подскакал ко мне и спросил:

– А не обратиться ли нам, дорогой друг, к нашим славным проводникам, чтобы они проявили свою индейскую смекалку и сноровку?

– Почему бы нет? Эй, Антуан! Пьер! Где вы там?

Горбушка и Оторванное Ухо явились перед нами почти сразу.

– Переправляться надумали? – без малейшего воодушевления проговорил Оторванное Ухо и поскрёб свой коричневый подбородок. – У меня есть для этого дела подходящая бизонья шкура.

Шкура оказалась заскорузлой, кривой, но именно это её качество, как заявил Пьер, было необходимо нам в ту минуту. Метис легко проделал дырки по краям шкуры и продел сквозь них верёвку, стянув её в конце так сильно, что шкура приобрела форму глубокого корыта. Внутри корыта Пьер закрепил несколько палок, чтобы кожа не съёживалась.

– Вот вам и пожалуйста, – сказал метис с подчёркнутым равнодушием, – можете укладывать своё барахло.

Горбушка взял в зубы верёвку и шагнул в воду, утягивая лодку за собой. Значительную часть пути он прошёл, опустившись по пояс в воду, но дальше ему пришлось плыть. Оторванное Ухо помогал править лодкой, плывя позади неё.

– Ловко это у них получается! – порадовался я и захлопал в ладоши.