Подлодка «Комсомолец»

– Ну, версия-то, простая. Она возникла еще в 25-м, когда мы только пытались подступиться к делу с «Императрицей». – Он отпил чай, без всякого вкуса и удовольствия. – А занялись мы взрывами, потому что предположили, что дело «Мэна» и «Марии» – влияние наружных «кукловодов». В Росии перед революцией вообще по этому поводу было много материалов. Только их нужно искать в бульварных газетенках. Говорили о влиянии Распутина, как одной из фигур, послушной какому-то кукловоду. Говорили о «немецкой» партии при дворе, о банковских и финансовых магнатах, рвущихся к политическим акциям.

– Стоп, не понимаю, – отозвался Кашин.

– Взрывы произошли не просто так, а были вызваны кем-то, кто, скорее всего, погиб при взрыве. Эта гибель исполнителя, находившегося под контролем «кукловода», объясняла многое, хотя, даже по тому времени, с тогдашней системой доказательств, далеко не все.

– Как подобное действие можно было вызвать в то время?

– Обычно, человека заставляют утратить психологическую опору, инициируют для него сложные жизненные обстоятельства, потом накладывают сильнейшее психологическое воздействие, если удасться, личностную или какую-то сходную зависимость, и пожалуйста – исполнитель готов.

– Это обычный трюк при целевой вербовке агента, либо, если существует необходимость, при изменении его мотиваций и действий. Я не понимаю, почему это поручили нам, паранормальщикам?

– Потому что, возможно, тогда не было серьезного разделения на обычные, психологические возможности вербовки, – Рыжов тонко улыбнулся, применяя этот термин, – и на связанные с некоторыми приемами колдовства. Но важнее другое, мне кажется, мы обнаружили тогда влияние «чрезвычайных» сил.

– Под этим термином вы подразумеваете аналог паранормальных воздействий?

– Давайте договоримся, что – да, пока, во всяком случае. Только я с самого начала предлагаю считать, что тут не будет чистой, заметной, так сказать, паранормальности. Следует понимать, если в этих случаях и происходит что-то необычное, то это имеет отношение не отдельно к людям и отдельно к механизмам, но в отношениях между человеком и механикой.

– Если вы правы, – медленно проговорил Кашин, – тогда мы имеем дело в новым классом явлений. Может быть, даже с новым качеством воздействий диверсантов на поражаемый объект.

– Вот поэтому я и просил вас притаскивать мне материалы по взрывам других линкоров. Чтобы понять, что тут сходится, а в чем наблюдаются различия. – Рыжов поднял на Кашина светлые, какие-то выгоревшие от возраста глаза. – Дмитрий, я хочу, чтобы вы понимали, это все не просто теории. Это... преступления, которые как раз мы и должны предотвращать.

– Арсений Макарович, выводы делать рано.

– Почему же, – Рыжов отпил чай и вздохнул. – Когда-то я был неплохим специалистом, и мое мнение кое-чего стоит. Так вот, то, что я вам сказал – мое уверенное, убежденное мнение.

– Извините, но пока все выглядит притянутым за уши. Рассчитать техногенную катастрофу сложно. На это нужно тратить время, привлекать тончайших специалистов, инженеров, детально знающих технику...

– Или очень точно просчитать людей, обслуживающих машины, как технический фактор.

Формула была не очень обычной, но как все свежие формулировки, она придавала делу новую окраску, или даже позволяла взглянуть на все в новом ракурсе.

– Собственно, чего вы хотите добиться своим... весьма новым взглядом на эти катастрофы?

– Я хотел бы, если возможно, вычислить этих ребят, сочинивших такую действенную и страшную схему уничтожения кораблей на рейде.

– И все?

– На остальное, скорее всего, у меня уже не будет времени, – проговорил Рыжов. – Но для того, чтобы иметь возможность доложить вам свой вариант событий, мне нужны материалы по «Комсомольцу».

– У вас нет к ним допуска, – ответил Кашин. Он знал, что к этому идет, но не хотел прежде времени объясняться на эту тему. Теперь вот пришлось. И это не доставило ему удовольствия.

# 3. 31 мая. Москва.

Утро было спокойным, даже ленивым. Кашин любил такие незанятые делами дни, как правило, он отводил их на вольные, внешне необязательные размышления. Вот и сегодня он решил с утра пораньше возобновить разговор с Рыжовым.

Конечно, он не хотел его будить, но надеялся, что «очень рано» для этого отставника не существует. Такое часто бывает с военными, прожившими сложную жизнь – они всегда остаются в некоторой степени... мобилизованными. Поэтому, около десяти часов он подъехал к уже знакомому дому и, миновав все ту же тетку у лифта, надавил на пуговицу звонка твердо и долго.

Рыжов открыл ему не сразу, но выглядел все таким же строгим и уверенным. Вот только лицо у него было сероватым, и глаза смотрели не вперед, а вниз, словно Рыжов не собирался никому показывать их выражение.

– Это вы? Прошлый раз вы ушли... несколько поспешно. Но я знал, что вы вернетесь. – Он отступил, позволяя Кашину войти. – Я сейчас чайник поставлю.