Подлодка

Два удара сотрясают лодку. За ними обрушиваются еще четыре, нет, пять! Два приходятся из-под днища. Проходит чуть больше секунды, и в проеме кормового люка появляется лицо старшего механика Франца, искаженное ужасом до неузнаваемости.

Он пронзительно хихикает, издавая что-то вроде «хии-хии-хии», что отдаленно напоминает шум винтов эсминца. Командир, прикрыв глаза, поворачивается к нему. Тем временем механик пролезает в люк и остается на посту управления, пригнувшись за стойкой перископа, сжимая в руке аварийное спасательное снаряжение. Он оскалил зубы, став похожим на обезьяну. Они ярко сверкают из его черной бороды. Теперь «хии-хии-хии» складывается из судорожных рыданий.

Как у него это получается? Только тут до меня доходит, что рыдают в другом углу центрального поста.

Старик распрямляет спину и замирает. Какую-то долю секунды он сидит, будто аршин проглотил. Затем он опять ссутуливается и медленно оборачивается. Он смотрит на старшего механика. Проходят мгновения, и вдруг он рявкает:

— Вы что, совсем спятили? Возвращайтесь на боевой пост! Живо!

По уставу старший механик должен был ответить: «Jawohl, господин каплей!» Но он лишь шире открывает рот, будто собираясь закричать в истерике.

Я потерял слух, говорю я себе: он вопит, но я не слышу ни звука. Но мои уши в порядке! Я слышу, как Старик бросает ему в лицо:

— Черт вас возьми, да возьмите себя в руки!

Он встает на ноги.

Рыдания прекращаются.

— Эсминец на ста двадцати градусах, — докладывает акустик. Старик раздраженно моргает.

Старший механик начинает беззвучно корчиться в муках — как будто находясь под гипнозом. Я вижу, как по его телу пробегают конвульсии. Только бы он не лишился чувств!

— Немедленно вернитесь на боевой пост! — и сразу продолжает, угрожающе понизив голос. — Я сказал — немедленно!

— Сто десять градусов. Становится громче! — шепот оператора сонара похож на монотонный речитатив священника.

Старик еще ниже нагибает голову, затем расслабляется и делает два или три шага вперед. Я приподнимаюсь, чтобы уступить ему дорогу. Куда он направляется?

Все-таки наконец старший механик встрепенувшись, превозмогает себя и выпаливает:

— Jawohl, господин каплей!

Затем он бросает вокруг себя беглый взгляд и, согнувшись в три погибели, исчезает через кормовой люк, пока Старик не видит его.

Командир, который уже занес ногу, чтобы перешагнуть проем люка, ведущего в носовую часть лодки, останавливается и оборачивается со странным выражением на лице.

— Господин каплей, он ушел, — запинаясь, произносит шеф.

Командир возвращает ногу назад. Такое впечатление, словно кинопленку внезапно запустили в обратном направлении. Командир неуклюже, в молчании возвращается на свое место, похожий на слегка контуженного боксера, который не может сфокусировать зрение минуту-другую после пропущенного удара.

— Я бы сейчас пристрелил его!

Пистолет в его кабинке!

— Право руля до упора! Курс двести тридцать градусов! — произносит он обычным голосом. — Шеф, опустите ее на пятьдесят метров!

— Шум винтов на десяти градусах, — рапортует акустик.

— Принято! — отзывается Старик.

Лучи АСДИКа скребут и скрежещут вдоль корпуса лодки.

— Отвратительно, — шепчет он.

Все, кто был на центральном посту, понимают, что это относится не к АСДИКу, а к старшему механику.

— И единственный изо всей команды — это Франц! Позор! — он с отвращением качает головой, словно увидев эксгибициониста. — Под арест его. Я посажу его под арест!

— Эсминец атакует, — бубнит акустик.

— Курс — двести градусов. Обе машины — малый вперед!

Старик опять прибегает к старой уловке: свернуть в сторону, спрятаться в кустах. Сколько еще раз этот маневр будет спасать нас?

Из люка носового отсека разит кислятиной. Кого-то там вырвало.

Оператор вновь сощуривает глаза. Всякий раз, завидев у него такое выражение лица, я пригибаюсь и втягиваю голову в плечи.

В корпус лодки ударяет дробь, вслед за ее постукиванием обрушивается удар неимоверной силы, и тут же могучим эхом раздается зловещее бурчание и рев воды.

К эху примешиваются пять раскатов грома. В несколько секунд все, что не было закреплено, приходит в движение и начинает соскальзывать и скатываться в направлении кормы. Когда раздались взрывы, шеф прибавил ходу, и теперь, перекрывая последовавший шум, он орет:

— Откачивайте!

Он стоит за спинами операторов глубинных рулей, пригнувшись словно для прыжка.

Громовые раскаты и рев не утихают. Мы продираемся сквозь оглушающие струи водопада. Сквозь грохот слышно, как работают трюмные помпы.

Не успел шеф остановить их, как еще три удара сотрясают лодку.

— Продолжайте откачивать! — шеф громко вбирает в легкие воздух, бросив мимолетный взгляд на командира. Может ли такое быть, чтобы в нем промелькнуло выражение удовлетворенности. Неужели он может сейчас испытывать чувство гордости оттого, что его помпы все еще исправно работают?

— Они стараются для Вас изо всех сил, шеф, — замечает Старик. — Отличная работа!