Подмастерье палача (СИ)

— Он оскорбил меня! Пусть извиниться или я…

— Мы сделаем по-другому. Я заставлю его извиниться перед тобой и Дунканом.

Всерьез занимаясь рукопашным боем, я не обошел вниманием и еще одну грань боевого искусства — болевые точки человека. У меня был хороший учитель и большая практика, что дало возможность получить на выходе неплохие результаты. Мне не хотелось этого делать, но горячность молодого шотландца не давала мне иного выхода. Подойдя, я отодвинул в сторону, нависшего над главарем, Дугласа, одарившего меня злобным взглядом, после чего присел на корточки рядом с Дворянином.

— Извиняться будешь?

Вместо ответа он плюнул мне в лицо, после чего принялся теперь меня ругать и проклинать. Неторопливо вытерев лицо, я спокойно сказал:

— Тебе же хуже.

Несколько быстрых и резких тычков по нервным узлам, и лицо главаря исказилось от страшной боли, глаза полезли из орбит, а тело, скрученное судорогой, упало на бок и забилось словно в припадке эпилепсии. Стоявший от меня, в двух шагах, шотландец, до этого сверливший меня злым взглядом, сейчас выглядел растерянным и даже испуганным мальчишкой. Мне не нужно было оглядываться на Дункана, я и так чувствовал на себе его тяжелый, напряженный взгляд. На их глазах сейчас произошло нечто необъяснимое, похожее на чудо или на черное колдовство, а как по-иному мог отреагировать средневековый человек на несколько касаний, которые по их мнению не свалят даже ребенка, а тут здорового мужика скрутило от жуткой боли. Откуда у него такие умения? От бога или от дьявола?

— Что это было? — спросил меня Дуглас, судя по его растерянному лицу, все еще не пришедший в себя от изумления.

— Божье наказание для грешника, изрыгающего хулу на ближнего своего, — ответил я. Моего юмора им было не понять, зато я знал, как их успокоить и произнес на латыни слова молитвы. — In nomine Domini Patris et Filii et Spiritus Sancti. Amen.

"Во имя Господа Отца и Сына и Святого Духа. Аминь, — чисто автоматически перевел я для себя эти слова.

Возникшая, между нами, напряженность, стоило мне произнести знакомые им слова молитвы, сразу рассеялась, но при этом я привлек к себе ненужное внимание. Прямо сейчас на глазах этих людей произошло некое таинство, которое вполне могло подойти под утверждение средневековых проповедников: "все, зримо совершающееся в этом мире, может быть учиняемо бесами". Мне бы очень не хотелось, чтобы этот случай дошел до Анри, а особенно тех, кто за ним стоит, потому что в этом случае отвечать на их вопросы мне будет весьма затруднительно, но что сделано, то сделано.

Подождав, когда сведенное судорогой тело Дворянина обмякнет и замрет, я сказал:

— Он скоро очнется, и мы снова поговорим.

Когда шотландец понял, что дальнейших объяснений не будет, он вернул кинжал в ножны и замер в ожидании. Спустя несколько минут я приподнял голову бандита. Его лицо выглядело, как мокрая простыня, белое и залитое потом. С минуту наблюдал, а когда зрачки дрогнули и взгляд стал осмысленным, схватив его за плечи, снова посадил, прислонив спиной к бочке. В помещении склада царила идеальная тишина, все замерли, наблюдая, что будет дальше.

— Смотри на меня, — жестко сказал я. Когда мы встретились глазами, я спросил. — Извиниться не хочешь?

Главарь, как и шотландцы, не понимал, что произошло, но при этом именно он испытал на себе эту боль, отголоски которой он до сих ощущал. Его затылок ломило, в висках стучали молоточки, а к горлу подкатывала тошнота. Что он со мной сделал? Черное колдовство? Он проклял меня? Укоренившийся в душе страх средневекового человека перед неизвестным в сочетании с перенесенной им дикой болью, превратили сердце Дворянина в липкий и трясущийся комок. Бандит сгорбился, втянул голову в плечи, отвел глаза, лишь бы не встречаться со мной взглядом.

— Приношу свои глубочайшие извинения, господа. Я был не в себе, — голос у бандита был хриплый и дрожащий.

Я встал на ноги, при этом отметив, что Дункан, до этого сидевший на земле, вскочил и сейчас настороженно наблюдает за мной.

— Извинения приняты, — ответил он за обоих шотландцев.