Подмастерье палача

Жестокость в этом времени составляла часть повседневной жизни обычного человека, что мне было хорошо известно, так как на допросах поневоле приходилось слушать «откровения» убийц и разбойников. Ее проявления можно было видеть в диких драках из-за места на рынках, в пьяной поножовщине в таверне, банальном отравлении члена семьи или зверском убийстве во время ночного ограбления. Все это, как я понял позже, происходило от того, что люди относились к смерти намного проще, чем в будущем. Каждый человек Средневековья сталкивался со смертью повсеместно: постоянно кто-то умирал из его родных, братьев и сестер, родственников, собственных детей. Помимо этого, были внешние причины: неурожаи, несущие голод, эпидемии и войны, помогавшие людям еще сильнее осознать, что дама с косой находится постоянно рядом, к тому же, согласно учению церкви, люди рассматривали смерть как переход из одного жизненного состояния в другое. Именно поэтому жестокие казни преступников воспринимались и как торжество закона, и как представление, сродни выступлению уличных артистов.

– Так это из-за того, что купцов убивают? – решил уточнить я.

– Дурья ты башка! – вдруг неожиданно разозлился на меня Пьер. – Что люди видят, когда такой труп находят? Голова не разбита, кровавых ран на теле нет. Увидев его, они сразу думают о нечистой силе, о том, что это дьявол забрал у человека душу. Только тут дело не только в наших горожанах, а в том, что идет ярмарка, много гостей, купцы иноземные съехались! Они же эти слухи потом за собой потащат, в свои земли! Дошло до тебя, придурок?!

– Мастер, а ты чего злишься? Нас-то это не касается.

– Касается, да еще как! Если раньше эти случаи замалчивали, то теперь после объявления и премии город зашумит, и народ потребует от властей, чтобы злодея как можно быстрее схватили. Городской совет, в свою очередь, даст хорошего пинка городской страже. А это что значит? – палач бросил на меня вопросительно-недовольный взгляд. – Не понимаешь? Вот потому ты и дурак. Все дело в том, что городская стража начнет проявлять свое усердие, хватая всех, кто под руку повернется, после чего потащат их к нам! Теперь ты понял?

– Теперь понял, мастер. Нас ждет много работы.

Спустя два дня, стоило мне только открыть глаза и сладко потянуться под бой колоколов, как неожиданно раздался стук в дверь. Я встал и пошел открывать дверь. На пороге стоял растерянный Жан, а за его спиной, на приличном расстоянии, маячил стражник.

– Что, опять? – зевая во весь рот, спросил я его.

– Ага, – дыхнул на меня застарелым перегаром парень. – Вон, опять прислали.

Я развернулся и пошел известить мастера, но тот уже был на ногах и все понял из нашего короткого диалога.

– Одевайся, Клод. Пойдешь со мной, – потом он повернулся к Жану: – Поешь, потом пойдешь в тюрьму и все приготовишь. Потом у тебя будет еще работа. Договоришься с нищими или бродягами. Подошло время чистки общественных уборных. Сразу предупреждаю: если узнаю, что ты присвоил хоть один обол, изобью до полусмерти. Ты меня знаешь!

– Я не подведу вас, мастер, – тихо и проникновенно ответил Жан, но ни Монтре, ни я его словам не поверили. Он был неисправим. Отъявленный лгун, пьяница и бабник, готовый в любой момент уйти в загул.

Пока шли, мы с Монтре не разговаривали. Палач был не в духе. На этот раз на месте преступления присутствовал только седоусый лейтенант из городской стражи, судейский с писцом и два городских чиновника, которые, как мне представлялось, находились здесь для пересказа городским властям отчета Пьера Монтре. Место другое, а все остальное выглядело, как в прошлый раз – труп, стражники и небольшая толпа зевак. Мы поздоровались, коротко поклонившись представителям городской власти, после чего лейтенант небрежно ткнул рукой в направлении трупа. Работайте! Подойдя, занялись обследованием тела. Собравшаяся толпа и представители городских властей внимательно наблюдали за нашими действиями.

– Сломана шея? – спросил меня Пьер, сидя на корточках перед трупом. Вопрос был задан для проформы, потому что и так все было ясно.

– Она, – ответил ему я, затем выпрямился.

Делать здесь было нечего. Это был настоящий маньяк, который убивал не столько для того, чтобы ограбить жертву, а удовлетворить свою страсть к убийству.

«Стоит сейчас, сука, где-нибудь рядом и хихикает про себя: мол, вот я какой умный и хитрый. Ублюдок хренов!»

Монтре выпрямился и уже был готов идти с докладом, как я, скользнув глазами по столпившимся зевакам, вдруг неожиданно выцепил знакомое мне лицо в толпе зевак. Мужчин в собравшейся толпе, как и тогда, можно по пальцам пересчитать. Всматриваться не стал, наоборот, отвел взгляд в сторону. Мозг привычно принялся за анализ сложившейся ситуации.