Подмастерье палача

Когда ее тело дернулось пару раз и закачалось в петле, народ закричал и засвистел, отпуская грубые шутки. Сейчас я уже работал без подсказок. Дав людям полностью насладиться моментом, поднял с колен следующего преступника. Грабитель и вор, с петлей на шее, наоборот, слишком долго каялся, людям это быстро надоело, и толпа взорвалась недовольными криками. Священник быстро сунул ему крест для поцелуя и отошел в сторону. Палач ударил ногой по лесенке, выбивая ее из-под ног казненного, веревка натянулась как струна… С убийцей жены у нас тоже не было проблем. Находясь в какой-то прострации, он смотрел на меня наивными глазами ребенка и делал то, что от него требовали. На суде он сразу заявил, что убил свою жену, но не знает, почему это сделал. Судья решил не ломать себе над этим голову и отправил убийцу на виселицу, хотя, как по мне, ему дорога в сумасшедший дом. Его безропотность разозлила толпу, которая хотела от жертвы решительных слов или действий, на которые можно было остро реагировать, поэтому люди стали обзывать и ругать его, чтобы хоть как-то вызвать ответную реакцию. Только тот никак не реагировал на бурное возмущение и чуть ли не сам сунул голову в петлю. Пьер закончил ритуал ударом ноги, вышибая лесенку, и третье тело закачалось в петле под неистовые крики возбужденной чужими смертями толпы.

Повешение даже сами преступники считали позорной казнью. Так как смерть не наступает моментально, человек испытывает физические страдания и несколько секунд остается в сознании, прекрасно осознавая приближение конца, а в это время все его мучения и проявления агонии наблюдают сотни зевак. К тому же в подавляющем большинстве случаев в момент удушения расслабляются все мышцы тела, что приводит к полному опорожнению кишечника и мочевого пузыря. Понятное дело, что никому не хотелось, чтобы после казни его обгаженное тело в течение нескольких дней болталось в петле на виду у людей, среди которых могли быть его родственники, друзья и знакомые.

Тем временем мы с Пьером, подняв носилки с телом Сореля, переложили его на колесо и стали неторопливо привязывать его изуродованные пытками руки и ноги к колышкам, под его стоны и проклятия. Горожане, найдя новый объект для своих шуток, стали издеваться над его страхом и болью, пока убийца в полном исступлении вдруг не закричал во весь голос:

– Господин мой, дьявол!! Призываю тебя!! Нашли на этих поганых людишек самые страшные болезни и мор, чтобы эти мерзкие твари и дети их умерли в самых жутких муках!! Чтобы заживо гнили их внутренности, а их тела покрылись язвами!! Чтобы…

Сотни горожан, переполненные бурлившими в них чувствами, вдруг разом замолчали, со страхом вслушиваясь в гремевшие на всю площадь проклятия, а затем, взревев, в едином порыве вдруг качнулись к эшафоту. Подогретые вином и разозленные проклятиями, они были готовы смести растерявшихся стражников и, ворвавшись на помост, разорвать на клочки прислужника дьявола. Еще секунда… В этот самый момент вперед неожиданно вышел палач и громко закричал:

– Я палач города Тура, Пьер Монтре!! Данной мне городом властью, только я здесь вершу правосудие!! Кто хочет оспорить мое право – идите сюда!!

Секунда растерянности, и тот самый миг, когда толпа в диком порыве была готова ворваться на помост, чтобы крушить и убивать, был упущен, искра ненависти, готовая вспыхнуть и разгореться во всеобъемлющее пламя, пожирающее все и всех, затухла. Люди еще кричали, сыпали проклятьями, грозили кулаками, но в них уже не было единства. Чтобы погасить последние всплески недовольства, с балкона раздался громкий голос мэра, поставивший в этом противостоянии последнюю точку:

– Палач, делай свою работу!

Монтре, понимая сложность обстановки, не стал медлить. Обойдя распятую на колесе жертву, на секунду замер, примериваясь, затем резко вскинул кованый прут над головой и ударил, ломая кость. Крик боли Огюста Сореля почти сразу утонул в исступленных криках толпы.