Подменный князь. Дилогия (СИ)

Весь этот разговор прошелестел едва слышно. С одной стороны, плескалась речная вода, с другой — поскрипывали площадки с трупами на деревьях Священной рощи. За дальним холмом, поросшим лесом, поднимались дымы — это с утра затапливали очаги в становище Эрзямас…

— Князь Владимир, — внезапно произнес Тюштя. — Мне нужно поговорить с тобой с глазу на глаз. Давай отъедем в сторону.

Блуд тревожно взглянул на меня, но что мне оставалось делать? Отказаться? Но почему? И нужно ведь было узнать, чего хочет своенравный и уверенный в себе эрзянский инязор.

Мы отъехали в сторону и некоторое время молчали: я — выжидательно, а Тюштя — явно в растерянности.

— Не знаю, как спросить у тебя, — наконец произнес он. — Хоть и готовился к этому разговору… Скажи мне, князь, ты ведь бывал на далеком севере, на берегах холодного северного моря? Говорят, что ты пришел в Киев из северных земель, от викингов? Они ведь были в твоем войске, да?

— Были, — кивнул я. — Но всех викингов я отослал из Киева.

Лицо Тюшти стало напряженным, а взгляд тусклых глаз потемнел.

— Князь, — сиплым от волнения голосом сказал он. — Спрошу тебя прямо: ты бывал в Санкт-Петербурге? Этот город ведь стоит прямо на твоем пути из северных земель. Ты не мог его миновать.

Так вот оно что! Вот о чем хотел спросить меня и не решался инязор Тюштя!

Он смотрел на меня в упор, и я видел, как подрагивают от волнения его ресницы. Он ждал моего ответа. Свой вопрос он, конечно, обдумал заранее. Если перед ним человек, никогда не слышавший о Санкт-Петербурге, он просто отмахнется. Скажет — шел другой дорогой, не помню такого города.

И никаких подозрений.

— Я был в Санкт-Петербурге, — медленно, не сводя глаз с лица инязора, ответил я. — Но не в тот раз, когда шел на Киев, а гораздо раньше. Я ездил туда на экскурсию, когда учился в школе. И потом еще несколько раз, когда был студентом. А ты, инязор, давно из Петербурга?

Несколько секунд мы помолчали. Слишком уж внезапно случилось узнавание. Тюштя, вероятно, имел только смутные догадки насчет меня и не был до конца уверен. Потому и подбирался так сложно к своему вопросу…

Внезапно с реки подул сильный ветер — холодный и резкий, признак близкой зимы. Трупы заскрипели сильнее, раскачиваясь на ветру. Деревья в Священной роще раскачивались.

— Я никогда не бывал в Петербурге, — тихо сказал инязор. — Родился в Арзамасе, учился в Казани… В Петербург всю жизнь хотел съездить, но денег не было — семья большая, где тут скопить. Да я просто так вас спросил. Все думал, как подступиться, вот и решил, что если вы про Петербург меня поймете, то значит, я насчет вас прав.

Эрзянский инязор качнулся в седле и вдруг чуть заметно усмехнулся.

— Впрочем, я же не представился. Пашков Василий Иванович, инспектор сельских и церковных школ Арзамасского уезда.

— Румянцев Владимир Семенович, — поймав его вопросительный взгляд, пробормотал я. — Врач-терапевт…

— Владимир Семенович, — задумчиво повторил за мной Пашков-Тюштя, качая головой в громадной меховой шапке.

— Ну да, — хмыкнул я. — Имя-отчество как у Высоцкого. Высоцкий тоже был Владимиром Семеновичем.

Эту присказку я говорил с детства, меня так научили родители.

— Высоцкий? — переспросил инязор и пожал плечами. Потом недоуменное выражение на его лице сменилось озарением.

— Вы из какого года? Откуда вы?

Когда я ответил, Василий Иванович озадаченно крякнул:

— Однако… Две тысячи двенадцатый. Даже сказать-то страшно.

Мне стало смешно от этих слов.

— А жить в десятом веке вам не страшно? — засмеялся я, обводя рукой висящие трупы на деревьях. — А вот среди этого жить вам не страшно? Вы сами-то из какого года?

— Первого мая тысяча девятьсот четвертого года, — негромко доложил Василий Иванович и откашлялся. — Ехал в село Аршиново с проверкой. Лошадь вдруг зафыркала и стала. Я думал, что-то с подпругой. Вышел посмотреть, да тут слабость вдруг накатила… А когда очнулся, то был уже Тюштей — здешним инязором. Пришлось привыкать. Нда-с…

Василий Иванович Пашков родился в зажиточной и очень набожной мордовской семье неподалеку от Арзамаса. Когда мальчик закончил четырехклассную школу в деревне, отец послал его учиться дальше — в Казанскую инородческую семинарию. Было такое специальное учебное заведение для подготовки национальных кадров — учителей и священников. Потом обычная карьера сельского педагога, большая семья, домашние заботы. А в сорок три года Василий Иванович вдруг провалился во времени и оказался в десятом веке так же стремительно и неожиданно, как это произошло со мной.

— А как вы стали инязором, почтеннейший? — поинтересовался я. Неужели и здесь, в эрзянских лесах, произошла точно такая же история, как со мной в Киеве?

Но нет…