Подмены

Мне тогда, кажется, было лет одиннадцать – двенадцать; я ходил в школу напротив Елоховского собора и собирался летом в пионерлагерь в Конаково, на Волгу. Там мне нравилось, там у меня был друг, Кирка, близкий мне по духу пацан и тоже из хорошей семьи, примерно как наша. Правда, он был еврей на целую половину, а я всего лишь на четвертинку, опять же по линии деда, Моисея Наумовича Дворкина. Не могу не сказать, что уже в ранние годы, когда я стал различать людей с учётом устройства фамилий, не упуская при этом из виду и определённые внешние признаки, то почему-то явственно ощутил в себе значительный градус еврейской крови, много превышавший тот, который должен бы присутствовать во мне на законном основании. Впрочем, если уж честно, ощущать – ощущал, но с самого начала было и всё равно. К тому же никто из близких меня не доставал насчёт того, кто мы есть и какой бог в семье главный. Важно было другое – он, дедушка, вместе с бабушкой Анной вырастил и воспитал меня, заменив отца и маму, которые погибли в горах Северного Кавказа, когда я был ещё совсем ребёнок. Когда я немножко подрос, дед рассказал мне про папу, о том, как он любил скатываться вниз по кривым перилам лестницы, что начиналась чуть ли не от самой двери нашей квартиры на Каляевской улице и заканчивалась, почти что вонзаясь в парадные входные двери двухэтажного флигеля, где все мы, Грузиновы-Дворкины и просто Дворкины, жили до моих полутора или двух лет. Отметив для себя этот любопытный факт, я, помню, тоже попробовал как-то съехать на заднице с последнего перильного пролёта нашей лестницы на Елоховке. Однако опыт первого знакомства с живой историей нашей семьи завершился для меня неважно: не удержав равновесия, я вылетел во двор, едва не прошибив головой подъездную дверь и расцарапав коленку о ржавый угол мусорного бака, вплотную придвинутого ко входу с уличной стороны. Одним словом, если сопоставить отдельные фрагменты прошлой жизни на Каляевке с теперешним бытованием семьи на Елоховке, то житейская романтика поздних лет явно проиграет той, уходящей корнями в безвозвратно далёкую жизнь.