Подменыш

Земля вокруг бассейна была темной и чуть скользкой. В голове железной птицы отдыхала ящерица. Перл видела ее элегантный коричнево-желтый хвост.

– Смотри на меня, Перл!

Тимми выбежал из-за нее и прыгнул кувырком в воду, так что водная гладь выгнулась, словно цветок, принимая его. Он опустился на самый низ. И коснулся дна руками. Вода обтекала его. Фигура Тимми размылась. Он выскочил наверх, ликуя. Вода стекала длинными плоскими струями по его щекам.

– Наша мамочка сделала нам всем пирожные, – сказал Ашбел. – Из шоколада и джема. Мы можем съесть их все сегодня.

– Хорошо, – сказала Перл.

– Она не сует туда никаких овощей, ничего такого. Только шоколад и сахар, и джем. Мы можем съесть их все сегодня.

– Хорошо, – сказала Перл.

Перл увидела объемистое темное облако в небе рядом с верхним этажом дома. Оно было темным, однако казалось светлее неба. Оно было плотным и черным. И висело рядом с комнатой Сэма.

Она не стала спрашивать детей, видят ли они его. Вдруг они скажут, что не видят? Тогда она останется совсем одна.

Крылатый свет, бьющийся в окна комнаты ее маленького Сэма. Расправив тяжелые крылья, облако уплыло.

– Чем вы, дети, думаете заниматься сегодня? – спросила Перл.

– Будем играть, и охотиться, и есть, и прятаться, – сказал Трэкер.

– Все будет как всегда, – сказала Джейн.

– Хорошо, когда здесь только мы, – сказал Трэкер.

– И Перл, – сказал Ашбел. – Только мы и Перл. Так лучше всего.

Он обхватил ее запястье своими пальчиками.

Глава тринадцатая

Перл молча ехала к причалу с остальными. С Шелли и Линкольном. С Мириам и Томасом. Вода была темной, воздух – теплым и неподвижным.

Зашел разговор о тропическом циклоне, намечавшемся в нескольких сотнях миль от внешних отмелей. Возможно, вечером или завтра на острове будет дождь.

Перл посмотрела на воду. Неведомое королевство. Бесцветная пена лепилась к причалу.

– Уфф, – сказала она, – ненавижу эти пузырьки, особенно когда ветер наносит их на газон.

– Когда-то верили, что женщина может зачать от морской пены, – сказал Томас.

Она покраснела, разнервничалась.

– Вот уж было времечко, нам бы их заботы!

– А какое было времечко? – спросил Томас.

– Ну, – сказала она, – представь. Одни невротики. Ни одного психиатра. И джина.

Томас улыбнулся. Зубы у него были белые, но дыхание слегка несвежее. На нем была хлопковая рубашка, очень белая.

Линкольн пытался, без особого энтузиазма, поймать сетью краба. Он ткнул вниз шестом. Течение тянуло сеть по сторонам. Краб спрятался за некое подобие камня, и Линкольн отбросил его с отвращением.

Примерно в миле от берега они заметили оленя.

– Ох, бедняжка! – воскликнула Шелли.

Голова животного скрылась на миг под водой и снова появилась.

– Я так рада, что дети этого не видят, – сказала Шелли. – Как это грустно.

Сделать ничего было нельзя. Катер проносился мимо. Недоуменная голова красивого животного скрылась вдали.

Перл оглянулась на эту точку в воде. Точка не представляла своих потребностей, своей странности, своей безысходности. Ей всего лишь хотелось моря, холодных, недоступных глубин. Перл могла это понять. Люди, конечно же, меняются после смерти, они переходят во владения иной жизни. Это все продолжалось, все дальше и дальше. Мы словно саламандры, танцующие в огне.

– Он выглядит таким собранным, – не успокаивалась Шелли. – Думаете, он сможет доплыть до берега?

– Тебе-то что? – сказал Линкольн раздраженно. – Это всего лишь животное.

– Вы знаете, – сказал Томас, – каждое лето в этом городе тонет десять-двенадцать человек.

– Больше похоже на вопрос статистики, чем смерти, – сказал Линкольн.

Он хохотнул и пожал плечами.

Перл откинулась на подушки. Ткань грела ей спину. Она вытянула ноги и заметила, как Томас скользнул по ним взглядом.

С некоторых пор Перл перестала понимать, где она видела сходство между братьями. Но таково, несомненно, было ее давнее впечатление, что Томас напоминал Уокера. Возможно, дело было в том, что она уже не так хорошо помнила Уокера. К примеру, он не раз представлялся ей в зеленом смокинге, хотя она знала, что он никогда не носил такого. И его манера заниматься любовью уже много лет как перестала соответствовать ее прошлым впечатлениям. Он бился о ее разум, как мотылек о лампочку, и она пыталась думать о нем. Как он причесывался… как помогал ребенку сесть в лодку… Она пыталась думать о том недолгом времени, что связывало их до рождения Сэма. Но никого, конечно же, не связывает время. Даже этот миг, этот самый миг, когда она пристально смотрела в глаза Томасу. Этот миг в солнечном свете, на подходе к другому берегу, не значил ничего. Мы находим тех, с кем нас не связывает ничего, чтобы разделить с ними это ничто, отменяющее время. Томас сидел, чуть подавшись вперед, его глаза чуть улыбались, полные жизни и спокойствия, такие знакомые и совершенно неизвестные.