Однако зрителей почти не было. Случайные дети останавливались поглазеть и шли дальше по улице. Перл подумала, что дети могли испугаться такого. Недопустимо. Всякое такое. А что допустимо для детей? Для этих пластичных комочков глины.
Теперь женщина слева от Перл ела что-то коричневое. Перл услышала, как говорит ее спутница:
– Мы играли в эту жуткую игру, «Дипломатия», с Джонсами, и Фоули, и Приннсами, и Джон встал и вышел с Пенни на один из этих дипломатических раутов, ну знаешь, где торгуются по центрам поставок. У Джонни была Турция, а у Пенни, суки, Австро-Венгрия, и они пропали на полчаса, что было вполне допустимо по правилам игры, но, когда они вернулись, у Джона на штанах было пятно размером с чертову Англию, и я просто ушла. Встала и ушла. Вышла из этой чертовой комнаты с ее чертовыми
Перл чуть отвернулась от них на своем стуле. Перед ней стоял мужчина, лицом к ней, глядя в сад, загораживая вид. Он выглядел знакомым. Она подумала, что есть такие люди, которые кажутся знакомыми, только когда ты под градусом. Мужчина что-то говорил ей. До нее дошло, что это Томас.
Она перебила его:
– Ты видишь того человека в черном, вон там, притворяющегося невидимкой?
Он обернулся:
– Нет, – сказал он.
Перл захихикала.
– Почему бы нам не пойти куда-нибудь перекусить? – сказал он.
– Ну хорошо, – сказала она, продолжая хихикать.
– Мы можем поесть здесь же, в самом здании. У них хорошая столовая. Тихая. Закажем буйабес.
Перл посмотрела на него. Он был в светлом костюме и темно-синей рубашке. Со школьным галстуком, испещренном рельефными то ли значками, то ли головами.
– Ты переоделся, – сказала она.
Он пожал плечами.
– Просто купил. Почувствовал, нужен новый костюм.
Она снова начала хихикать, но сглотнула смех.
– Смех говорит о здоровом взгляде на мир, Перл. Мне приятно видеть, что ты в порядке.
Перл встала из-за столика, и они поднялись по широкой красивой лестнице в дом. Они вошли в тусклый холл с крашеными черными полами. Направо было несколько закрытых дверей, а налево – просторная комната, заставленная столами. Там же был камин с икебаной из водорослей.
На пороге комнаты у Перл подвернулся каблук, и она с трудом удержалась на ногах.
– Господи, темно-то как, – сказала она. – Почему здесь так темно? Они что, заблевали все скатерти?
– Я сделаю заказ, – сказал Томас.
Он вышел назад в холл. Перл развернула салфетку и положила себе на колени. Она ждала. Ждала, как ребенок ждет взрослого, как ждет животное, без размышлений и возражений.
Томас вернулся с двумя бокалами и откупоренной бутылкой вина.
– Что ж, – сказала Перл, – это очень мило.
Ей совсем не хотелось есть. Но она ощутила прилив бодрости. Казалось, сейчас случится что-то судьбоносное, и она жалела, что рядом нет детей, чтобы они отвлекали ее от соучастия. Но ей, очевидно, не стоило думать, что ее мог спасти ребенок. Не стоило думать, что ребенок мог дать ей хоть какое-то спасение. Маленькие дети слишком невинны, чтобы ожидать от них спасения. На самом деле дети всегда направляли своих старших прямиком в пасть смерти.
– Ты приятно проводишь время? – спросил он вежливо.
И налил вино.
– Мне не очень нравится город. Ну не знаю, я могу обойтись без города. Хотя приятно знать, что жизнь продолжается. В смысле, здесь, как я полагаю, – она качнула бокал, и вино намочило ей пальцы. – Я пыталась что-то купить детям на день рождения, но не нашла ничего подходящего.
– Они ни в чем не нуждаются. Все, что им надо, у них в голове. Они то и дело чем-то обмениваются, как ты могла заметить. Они нашли себя или сделали.
– О да, – сказала Перл, – они изобретательны.
Перл различила на стене картину, изображавшую луну на исходе. Рогатую луну… Она увидела, как Томас поднял руку и медленно протянул к ней. Он смахнул что-то с ее блузки. По груди прошла дрожь.
– Когда дети целуются, они кусают, – сказала Перл. – Я была поражена, когда это случилось первый раз. Когда они целуются, они оставляют укусы в форме сердечка.
– Это просто метафора, – сказал Томас.
Перл отпила вина. Оно было холодным и напоминало цветы.