Подменыш

— Мой отец выращивал виноград, и его отец тоже выращивал виноград, и дед, и прадед, все они выращивали виноград, — парнишка вытер вспотевший лоб выпачканной в земле рукой. — Когда-нибудь и мы вырастим виноград. Ты скоро тоже научишься терпению.

Больше всего времени я проводил с Лусхогом и Смолахом. Они научили меня разжигать костры под проливным дождем, ставить силки на птиц и ловить на бегу зайцев. Но лучшие моменты жизни были связаны с Крапинкой. И, конечно же, я обожал свои дни рождения.

Я продолжал вести календарь и своим днем рождения выбрал 23 апреля — день, когда родился Шекспир. В десятый год моего пребывания в лесу этот день пришелся на субботу, и Крапинка предложила мне провести ночь вместе в библиотеке. Когда мы забрались внутрь, я обнаружил, что наше привычное убежите сказочно преобразилось. Дюжина маленьких свечек наполняла комнату теплым янтарным светом, похожим на свет костра под звездным небом. Рядом с трещиной в стене, через которую мы обычно пролезали сюда, лежала открытка с ее поздравлением, которую она сама для меня сделала. Паутина в углах была убрана, старые одеяла и ковры, на которых мы лежали во время чтения, Крапинка почистила и привела в приличный вид. На маленьком столике меня ждало царское угощение — хлеб и сыр, которые Крапинка накрыла тарелкой, чтобы их не сожрали крысы. Потом она разлила по чашкам горячий чай.

— Потрясающе.

В этот странный вечер я не раз отрывался от своего чтения и смотрел на Крапинку. Колеблющееся пламя свечей каждую секунду чудесно преображало ее лицо, время от времени она привычным движением отбрасывала прядь волос, падавшую ей на глаза. Ее присутствие волновало меня, я прерывался почти после каждого абзаца, чтобы снова взглянуть на нее. Под утро я проснулся в ее объятиях, и больше всего на свете желал, чтобы этот миг не прекращался никогда. Но почти все наши свечи уже догорели, а это означало, что нам надо отправляться в обратный путь.

— Крапинка, проснись.

Она что-то пробормотала во сне и прижалась ко мне еще плотнее. Но я высвободился из ее объятий и вылез из-под одеяла.

— Нам надо идти. Светает.

— Забирайся обратно.

Я начал быстро одеваться:

— Если мы сейчас не уйдем, то потом, днем, не выберемся отсюда!

Она приподнялась на локте:

— Мы можем остаться здесь на весь день. Сегодня воскресенье. Выходной. Библиотека закрыта. Никто не придет. А ночью отправимся домой.

Я заколебался, но перспектива быть пойманными людьми слишком пугала.

— Это опасно. А вдруг кто-нибудь зайдет? Полицейский. Или сторож.

Она рухнула на подушку:

— Доверься мне.

— Ну, так ты идешь? — спросил я ее, уже стоя у выхода.

— Энидэй, иногда ты ведешь себя как ребенок. Беги, если хочешь.

Проскальзывая через щель, я подумал, что, возможно, совершаю ошибку, оставляя там Крапинку. Но она проводила вне лагеря в одиночестве множество дней. Желания — вернуться или уйти — разрывали меня пополам, и, пытаясь решить, какому же из них нужно следовать, я внезапно понял, что заблудился. Каждый новый поворот дороги приводил меня в незнакомое места. Я брел по предрассветному городу, а мои мысли крутились вокруг прошедшей ночи. Чего Крапинка хотела на самом деле? Неужели чего-то взрослого? Мне бы тоже хотелось стать настоящим мужчиной, а не торчать вечно в этом маленьком, немощном тельце.

Наконец я вошел в лес, и вскоре мой путь преградил ручей; я решил идти по его течению. Мало-помалу я стал узнавать окрестности. Казалось, я когда-то очень хорошо знал эти места, но потом позабыл. Ручей привел меня к какому-то дому, стоявшему на окраине леса. Дом тоже показался мне странно знакомым — он словно застрял где-то между сном и явью Мне даже почудилось, что на крылыю вышла моя мама и позвала меня к ужину. Я вышел из леса и сделал несколько шагов к крыльцу. За мной на мокрой от росы траве оставались глубокие темные следы Внезапно дверь дома распахнулась, и из нее вышел человек, одетый в синий ночной халат. Явно нервничая, он попытался прикурить сигарету, шагнул вперед и чертыхнулся, испуганный холодом и влажностью сырой травы.

Я застыл на месте, как вкопанный, сдерживая дыхание, но он все еще не видел меня, хотя между нами было не больше тридцати шагов. Он стоял на одном краю небольшой лужайки, а я на другом. Потом он поднял глаза, и сигарета выпала из его пальцев. Он шагнул ко мне. Его брови сдвинулись. Редкие волосы заплясали на утреннем ветерке. Губы дрогнули — он сказал:

— Ген-три? Ген-три?

Я слышал его слова, но не понял их значения.

— Ада ды? А у Шелли — адады, дзынн ног?

От этих звуков у меня заболели перепонки, и я пожалел, что не остался с Крапинкой. Человек опустился на колени и раскинул руки, словно хотел, чтобы я подошел к нему. Но я опасался, что он подманит меня к себе, а потом убьет, и потому развернулся и бросился наутек. Он страшно зарычал мне вслед, но я уже был далеко. Его голос еще долго разносился по лесу, но потом он замолчал, а я спокойно добрался до дома.

Глава 13