Подменыш

Играть — это как вспоминать прошлую жизнь. Я не только отчетливо вижу пожелтевшие клавиши, орнамент на пюпитре, полированную поверхность красного дерева, не только слышу мелодии из прошлого, но и чувствую то же, что чувствовал тот мальчик, которым я когда-то был. Удивление от того, что эти закорючки на бумаге можно превратить в звуки, стоит лишь нажать соответствующую клавишу и держать ее нажатой определенное время, и постепенно получится мелодия. Моя единственная настоящая связь с тем, первым детством — именно это ощущение. Мелодия, заполнявшая мою голову, вдруг начинает звучать в реальном мире. В детстве игра на пианино была моим способом выразить свои мысли, и теперь, сто лет спустя, я пытался вновь обрести это состояние, но все мои попытки выглядели так, словно я нашел ключ, но забыл, где находится замочная скважина. Я был беспомощен, словно Эдвард, только он не мог выражать свои мысли потому, что не умел еще разговаривать, а я не мог этого сделать потому, что, оказывается, не умел сочинять музыку.

Тем временем наш малыш рос, сначала он стал ползать, потом стоять, у него появились первые зубки, отросли волосы, он научился проявлять свою любовь к нам. Какое-то время мы были идеальной счастливой семьей.

Но мои сестры умудрились испортить эту картину. Мэри, которая воспитывала маленькую дочь, и Элизабет, ждавшая ребенка, первыми обратили внимание на эту странность. Как-то вся наша большая семья собралась в доме нашей матери на семейный ужин. Эдварду было около полутора лет, он уже начал ходить, и я помню, как он спускался тогда по ступенькам крыльца, держась за перила. Чарли и мужья моих сестер сидели перед телевизором, где показывали бейсбол, а мама с Тесс возились в кухне. Мы с сестрами остались наедине впервые за много месяцев.

— А ты знаешь, он совсем не похож на тебя, — сказала Элизабет.

— Да и на нее тоже, — подхватила Мэри.

Я посмотрел на Эдварда, подбиравшего с земли листья и бросавшего их вверх.

— Посмотри на его подбородок, — Лиз помахала рукой, — ни у тебя, ни у Тесс нет такой ямочки.

— И цвет глаз у него не такой, как у вас, — добавила Мэри. — Зеленые, как у кота.

— И нос. Сейчас-то еще ничего, а вот вырастет, будет как клюв, вот увидите. Бедный малыш. Надеюсь, у моего окажется что-то получше.

— Не помню, чтобы у кого-нибудь из Дэев был такой носище.

— Да что вы такое несете! — заорал я так, что испугал сына.

— А ты сам разве не думал, что это как-то странно: сын ни капли не похож на своих родителей?

Позже, когда в сумерках моя мама, Чарли и я сидели на крыльце, наблюдая за танцем ночных бабочек, разговор снова зашел о внешности Эдварда.

— Не слушай ты этих болтушек, — сказала мама. — Он похож на тебя как две капли воды, да и от Тесс что-то есть.

Дядя Чарли отхлебнул пива из бутылки и тихонько рыгнул:

— Мальчишка точно моя копия. Все мои внуки похожи на меня.

Эдди протопал к нему, ухватился за его ногу; чтобы не упасть, и зарычал, как тигр.

Подрастая, Эдвард все больше становился похожим на Уйгерландов, но я продолжал хранить свою тайну при себе. Может, мне стоило объяснить все Тесс, и, скорее всего, это стало бы концом моих мучений. Но моя жена с изяществом переносила все ехвдные замечания о внешности нашего сына. Через несколько дней после его второго дня рождения мы пригласили Оскара Лава и Джимми Каммингса на ужин. После обеда мы дурачились с аранжировкой, которую я написал в надежде заинтересовать городской камерный квартет. Конечно, нам не хватало одного исполнителя, ведь Джордж давно переехал в Калифорнию, но играть с привычными партнерами, даже через столько лет, было легко и комфортно. Тесс извинилась и ушла в кухню, чтобы проверить пирог. Когда Эдвард, сидевший в манеже, заметил, что ее нет, он начал кричать, стуча кулаками о рейки.

— Тебе не кажется, что он уже вырос из этой клетки? — спросил Оскар.

— Ему там нравится. Да и приглядывать так за ним легче, чем если будет бегать по всему дому.

Оскар покачал головой, подхватил Эдварда на руки, посадил к себе на колени и позволил играть с клапанами кларнета. Видя, как мои холостые друзья смотрят на моего сына, я не мог не понимать, что они сравнивают вольную жизнь с семейной. Они любили мальчика, но немного боялись и его, и всего того, что дети вносят в жизнь.

— Ему нравится кларнет, — заметил Оскар, смеясь. — Правильно, чувак. Держись подальше от пианино. Его тяжело таскать.

— А он точно ваш? — спросил Каммингс. — Что-то он не похож ни на тебя, ни на Тесс.

— Ну, раз уж зашел разговор, — присоединился Оскар, — вы только поглядите на эту ямочку на подбородке и эти глазищи.

— Ладно, парни, завязывайте.

— Тихо, — прошептал Оскар, — кое-кто возвращается.

Тесс раскладывала десерт по тарелкам, не обращая внимания на нашу болтовню.

— Слушай, Тесс, — сказал Джимми, поставив тарелку с пирогом на колено, — на кого, по-твоему, похож Эдди?

— У тебя меренга на губе, — ушла от ответа Тесс. Она взяла нашего сына на руки и посадила его к себе на колени. Эдвард тут же сунул руки прямо в пирог, ухватил кусок и потащил к себе в рот. — Вылитый папочка, — засмеялась Тесс.