Подменыш. Духовидец. Кошмары. Одержимые. Пражский студент (сборник)

У Маттеса она однажды потребовала Франсез и Фенгу, ястреба Геллу и ещё пару ястребов: она хочет бить жаворонков. Парень не решился взять птиц на шест и спросил своего начальника. Старый Гендрик ей решительно отказал: графиня этого не дозволит. А если бы и дозволила, он все же откажет: ни один сокольничий из соколиного царства не пустит своих соколов на жаворонков. Эндри закричала на него, сказала, что в старые времена постоянно травили жаворонков. Но сокольничий закричал на неё ещё громче: он знает это отлично, не ей его учить. Теперь этого больше не делают, во всяком случае, в Войланде. Это свинство, и его сокола для этого слишком благородны.

Эндри была вне себя и хлопнула за собой дверью. Затем она пошла в лесной домик, где жил Бартель. Он, не говоря ни слова, взял шесты и своих соколов.

* * *

Эндри следовала за Бартелем через поле. Голова у неё болела после бессонной ночи. Мысли блуждали. Зачем ей хочется травить жаворонков?

Жаворонки – кузен называл их поющими, скачущими львиными жолудками. Так говорилось в одной сказке. Это звучало приятно и радостно: львиные жолудки. Ян сказал ей: это слово безо всякого смысла, слово из сказки, только для звука. Поющие, скачущие жолудки!

Они весело вздымались ввысь, прямо стрелой, выше и выше, в голубой эфир. И там, где открывалось небо, как раз там – порвут их Бартелевы сокола. Что с ней? Как пришла ей в голову мысль бросить сокола на жаворонков?

Да, именно это. Ян любил жаворонков, любил их больше всех других птиц. А он не приезжал и не писал, жил где-то там, в свете, со скверной женщиной. Был с какой-то из тех, которые пели и скакали, жил с одной из этих!

Два жаворонка взлетели, и она бросила ни них кречетов – Сару и Саломею… Легла на траву, стала с замиранием сердца смотреть вверх широко раскрытыми глазами. К небу поднялись милые птички – за ними гнались хищники.

Сокола принесли добычу. В своей руке она держала львиные жолудки, окровавленные и разорванные. Их головки свесились вниз. Эти уже никогда больше не будут ни петь, ни летать. Они были ещё тёплые – совсем тёплые. Разве не держала она в руке два сердца – своё и Яна?

Она сидела у садков с тирольским парнем.

– Спой! – приказала она ему.

Он запел о браконьере, который в воскресенье утром вышел на охоту. Его преследует егерь, но он находит приют на горном пастбище у красивой пастушки. Они оба издеваются над егерем, сторожащим дичь. Браконьер из-под носа уносит у него дичь, а впридачу и девушку. В припеве поётся, что любить надо, пока молод, так как скоро придёт старость – и тогда уже поздно.

Эндри мечтала, едва слушая слова песни. Там, в свете, егерь сторожит свою дичь, а у его девушки сидит браконьер.

Ещё несколько своих песен спел Бартель по её приказанию, некоторые она выучила и пела сама.

Её грудь высоко вздымалась. Она чувствовала себя словно бы освобождённой, выкрикивая эти страстные напевы.

В июне на Петра и Павла был утренний праздник. Она позавтракала с бабушкой и отправилась в конюшню. Дала Питтье распоряжение оседлать её кобылу и пошла в комнату переодеться.

Едва она разделась, к ней, запыхавшись, прибежала Фанни, зовя к бабушке. Та получила какое-то письмо, должно быть, с плохими вестями. Бабушка вскочила, побледнела, как полотно, чуть в обморок не упала. Вынуждена была схватиться за стол и тяжело повалилась в кресло. Она, Фанни, принесла ей токайского – теперь несколько полегчало…

Эндри накинула рубашку, халат и быстро спустилась с лестницы.

– От Яна? – спросила она.

Бабушка отрицательно покачала головой:

– Нет, не от Яна.

Она наполнила стакан вином и подала Эндри.

– Пей, девочка!

Эндри подняла стакан к губам и опорожнила его. Вино показалось ей терпким, но сладким.

– Нет, – повторила бабушка, – письмо не от Яна. Я спросила у друзей, что он делает, так как сам он не писал. Вот ответ. Он сдал экзамены…

– О! – прошептала Эндри. – И…

– Нет, нет, – крикнула бабушка, – он не приедет! Он уехал в Париж или в Испанию – этого они не знают. Уехал с танцовщицей!

Эндри вспыхнула. Бабушка наполнила ей второй стакан.

– Нет, нет, не плачь! – сказала она. – Выпей глоток.

Затем продолжала:

– С одной женщиной из варьете, которая поёт грязные песни и показывает при этом ноги. Она очень знаменита – знаменита в кафешантанах!

Эндри выпила своё вино и пристально посмотрела на бутылку.

«Токайский Порыв» – значилось на ней. «1846. Урожая графа Гезы Андраши». А ниже: «шестичанное». Что это значит – шестичанное?

Бабушка протянула ей письмо:

– Хочешь прочесть?

Она не пожелала. Теперь он уехал, совсем уехал и никогда не вернётся. Он был в Париже или в Испании, с танцовщицей, с женщиной, писавшей ему письма.

– Встань! – приказала она бабушке. – Я не хочу, чтобы ты плакала. Вытри глаза!

Что такое? Разве она плакала? Бабушка повиновалась, встала, взяла носовой платок – действительно, на глазах были слезы…

– Налей себе, – велела ей бабушка, – пей! Это пройдёт, с танцовщицей, слышишь? Он все-же вернётся в Войланд, приедет к нам – ты меня понимаешь?

– Да, – ответила безучастно Эндри, – да!

Опорожнила свой стакан, стояла и ждала.

– Теперь иди! – сказала ей бабушка.