Подменыши

– Звезды – это, конечно, хорошо, но далеко, – сказал Эльф, поеживаясь от резкого мартовского ветра. – А потом ведь еще и назад идти придется… – добавил он и натянул на голову капюшон ветровки.

– Верно, – согласилась Белка. – Надо попробовать где-то в городе устроиться.

– Ладно, домашние животные, покажу я вам одно шикарное местечко.

Пальчики оближете. – И Сатир потащил их за собой, обняв за плечи.

Они пришли на крышу двадцатичетырехэтажки где-то в районе

“Марксистской”.

– Вот! – сказал Сатир, очерчивая рукой затопленные зернистым светом пространства мегаполиса.

Белка и Эльф прошлись по крыше, посмотрели по сторонам.

– Да, действительно хорошо. Парим над городом, как судьи небесные.

Замечательное место.

В небе над ними неслись черные, похожие на бесконечное стадо бизонов тучи, а еще выше сияла яркая, будто отлитая из таинственного небесного золота, луна.

Открыли по бутылке портвейна. Вино потекло по вздрагивающим пальцам.

– Пусть у нас никогда не возникнет сомнений в том, что перед нами лежат великие пространства! – кинула тост Белка сквозь порывистый и бьющий весенний ветер.

Они выпили. Эльф застегнул молнию на ветровке до самого подбородка и спросил:

– А ты видишь перед собой великие пространства? Я, например, не вижу. И уже давно. Я не знаю, как мы будем жить дальше. Чем мы будем жить дальше? Ты, Белка, будешь петь, а мы слушать и пить за твой счет? И так всю жизнь?

– Ты считаешь, что я зарабатываю эти деньги нечестно? Или я тебе настолько неприятна, что ты отказываешься что-то брать у меня? – усмехаясь хитро, спросила Серафима.

– Нет, конечно. Я говорю о движении вообще. О свете в окошке. Чего нам желать? К чему стремиться? Я, по-моему, больше ни во что не верю. Раньше я жил тихо и спокойно. Что-то зарабатывал, что-то тратил. Читал какие-то книги, из которых не делал никаких выводов. И по большому счету, все мне было все равно. А потом я связался с вами и увидел, что есть другая жизнь. Не та, моя, “чуть теплая”, а настоящая, шершавая, жестокая. В запекшейся крови, которая непонятно откуда взялась – то ли убили кого, то ли кто-то родился. У меня будто глаза открылись, что ли.

Словно я всю жизнь проходил в темных очках, а теперь они разбились, и свет выжигает мне глаза.

Он замолчал, вздохнул и продолжил:

– И сколько я ни смотрю вокруг, мне кажется, что всем в этом мире руководят глупость и жадность. Какие-то беспредельные глупость и жадность. А сам мир, разлагаясь на глазах, стремительно катится к

Армагеддону.

– А нами что, по-твоему, руководит, глупость или жадность? – поинтересовалась Белка.

– Вами что-то другое руководит, – ответил Эльф. – Вы не от мира сего. Из какой-то другой сказки. Потому-то я, наверное, и увязался за вами.

– Зря ты так, – сказал Сатир, встряхивая свою бутылку. – Нельзя разочаровываться в жизни.

– Ну конечно… – отмахнулся Эльф. – И что ж ты мне посоветуешь?

– А что тут советовать? – пожимая плечами, проговорил Сатир. -

Например, можно повисеть, вцепившись в край крыши. Двадцать четыре этажа – хорошая высота. Хорошо прочищает мозги.

– Ты это серьезно? – спросила Белка.

– Вполне.

– Ты сдурел? А вдруг у Эльфа рука сорвется? И что тогда?

– В этом-то и весь смысл. Когда под тобой семьдесят метров пустоты и вся жизнь твоя зависит от кончиков пальцев, думается намного легче и правильней.

Эльф снял капюшон, прошелся вдоль края крыши, посмотрел на город, сияющий, словно россыпь драгоценностей из про2клятого древнего клада. Каждый огонек манил к себе, обещая неопределенное маленькое счастье. Каждая искорка будто бы пела тоненьким сладким голоском о тепле, уюте и безопасности. И все вместе они превращались в могучий хор сирен, зову которого было невозможно противиться, если только не завязать себе глаза и не заткнуть уши. “Нет, это не хор сирен, – возразил сам себе Эльф. – Москва, как любой город, похожа на угли остывающего костра, которые только-только начали покрываться пеплом.

Безумно красивые, все еще хранящие жар огня и даже способные зажечь огонь, но в себе огня уже не несущие”.

Эльф лег животом на край крыши, замирая от страха, медленно спустил ноги вниз и, потихоньку опускаясь, повис на пальцах. Осторожно перехватывая руки, развернулся лицом к городу и замер. Висеть с вывернутыми руками было намного тяжелее, но гораздо интереснее. Как будто ты находишься в полной темноте в открытом космосе и смотришь оттуда на скопище железа, камня и слепящего электричества. Эльф замер. Ботинки со стальными мысами на мощной подошве вдруг стали неимоверно тяжелыми и потянули вниз. Капюшон хлопал, будто обвисший под встречным ветром парус. Эльф пошевелил вздрагивающими от страха и напряжения пальцами рук, поудобнее устраивая их на холодном влажном бетоне.

Неожиданно рядом с ним опустилось гибкое изящное тело Белки.

– Не возражаешь, если я тут с тобой повишу?

– Как хочешь, – с нервной хрипотцой в голосе разрешил Эльф.

Ветер, словно пес, тут же вцепился в полы расшитого пончо Серафимы и принялся шумно трепать их.