Подметный манифест

- Я тоже ради тебя готов труждаться… Но сперва давай помолимся вместе у мощей преподобной Марии Египетской, чтобы тебе избавиться от блудных вожделений…

Дуньке очень захотелось отвесить Устину полновесную оплеуху. Бывший дьячок так и пер напролом в деле, где необходимо действовать тонкими касаниями перстов. Но вдруг ей пришло на ум кое-что полюбопытнее оплеухи. А может, уже подъезжающая к дому на санках Марфа послала ей мысленную подсказку.

- Стало быть, хочешь мою душеньку спасти? - кротко спросила Дунька.

- Да, - твердо сказал Устин и уставился на нее полными восторга глазами. - Все для тебя сделаю, только уйди от этого развратника! Поселишься в тихом домике, рукодельничать будешь, вышивать, я тебе деньги буду приносить - лишь бы тебе больше не предаваться разврату!

- А потом?

- Что - потом?

- Так мне до смерти и рукодельничать? Замуж-то ты меня хоть отдашь? Жениха путевого сыщешь?

Устин был сильно озадачен такой претензией. В картине, которую он нарисовал в голове, действительно было все, кроме этого безжалостного «потом». И ведь не впервые! Устин и не задумывался, чем они с Митенькой будут заниматься после того, как прогорит и угаснет всемирная свеча. Его мечта спасти Дуньку из похотливых лап Захарова тоже ограничивалась внедрением раскаявшейся грешницы в пресловутый тихий домик.

Дунька, строго глядя, ждала ответа. А его и быть не могло.

- Может, сам на мне женишься? - вдруг спросила она.

Устин громко ахнул. Предлагать такое человеку, который по меньшей мере раз в месяц задумывался, а не бросить ли полицейскую контору и не принять ли постриг! Все смешалось в бедной Устиновой голове - он понял, что это воистину единственный способ спасти Дунькину душу, и перепугался до полусмерти, и впридачу ощутил-таки восторженное желание жениться!

- Мы повенчаемся… - произнес он дрожащим голосом, - мы поселимся в тихом домике, коли ты сего хочешь…

Тут Дунькины раскосые глазищи вконец смутили его, и он завершил свое диковинное предложение так:

- А жить будем, как брат с сестрой…

Дунька поняла, что эту беседу пора кончать.

- Ну, уговорил, черт языкастый! - воскликнула она, быстро подошла к Устину, двумя руками взяла его за уши и решительно поцеловала в губы. Поцелуй был наглый, дерзкий, пронизывающий насквозь, возносящий под облака. Устин, не ожидавший нападения, позволил этому поцелую овладеть собой и… и ответил на него… впервые в жизни…

Наконец он опомнился, ужаснулся сам себе и стал вырываться.

Дунька отступила.

- Хорош жених, - укоризненно сказала она. - Дай-ка я чего получше поищу. Не умеешь девку уговаривать - не берись.

С тем и устремилась вверх по лестнице, даже не попрощавшись.

Устин стоял - красный, как рак, утратив всякое соображение. Стыд одолел его - а ведь как ловко все было задумано! И Дунька (в Устиновом воображении, понятно!) должна была обрадоваться возможности покинуть старого развратника! Что же в умопостроениях было не так?

Совсем несчастный, он побрел к дверям, не ведая, что Агашка сзади кажет ему длинный язык. И, не разбирая дороги, на крыльце столкнулся с Марфой, убежденной, что ее, восьмипудовую, да еще укутанную в преогромную шубу, все должны видеть издали и уступать ей с почтением дорогу.

- Ах ты смуряк охловатый, дубина неотесанная, лягушка тя забодай! - возмутилась едва не упавшая Марфа.

Устин, узнав ее, совсем смутился и кинулся бежать, а Марфа вошла в дом.

Агашка помогла ей раздеться, с немалым трудом встряхнула шубу, чтобы мех в тепле не попортился от сырости, а Марфа, велев подавать самовар с заедками, пошла наверх, к Дуньке. Как раз настали Филипповки, и к столу полагались постные крендельки, маковники и всевозможные лакомства на меду - в возмещение печева на неимоверном количестве яиц и коровьего масла, которое издавна любили на Москве.

- Что это ты, душа моя, полицейских служителей приманиваешь? - спросила Марфа с пресерьезной рожей, входя в Дунькину гостиную. - Твои-то узнают - не обрадуются.

Она разом намекала и на Захарова, и на обер-полицмейстера.

Дунька рассмеялась.

- Да это ж Устин, не признала? - спросила она. - Садись, Марфа Ивановна, такое скажу - на ногах не устоишь! Пропажа наша сыскалась!

- Да ну?!

Дунька рассказала про госпожу Тарантееву и ее любезное предложение. Марфа задумалась.

- Говорила я тебе - многого добьешься, коли будешь умна, - молвила она. - Актеркам, которые на первых ролях, в Петербурге вельможи дворцы дарят, экипажи новомодные, сама государыня им бриллиантовые перстеньки шлет. Но тут надобно не промахнуться… кто, говоришь, нашу красаву-то подобрал?

- Так и не сболтнула, - пожаловалась Дунька. - А по всему судя - довольна. Как будто замуж собралась… Я все ждала - авось сболтнет. Ан нет!

- Хитрости, стало быть, малость нажила. Коли это кто из здешних бояр у себя домашний театр заводит и крепостных реверансам учит - тебе от того толку мало. Разве что твоего сожителя непутем разозлить…

- Нет, Марфа Ивановна, она сказывала - это те давешние интриги продолжаются, когда у государыни денег на театр просили и прожекты ей представляли.

Марфа почесала в затылке.