Подмосковная ночь

– Нет, тут что-то другое. – Терешин нахмурился. – Знать бы еще, что именно…

– Ты меня совсем сбил с толку, – сказала Марфа жалобно. – А как это связано со смертью комиссарши?

– Никак. Выбрось ее из головы.

– Но ведь я видела, как топор ее убил – без чьей-то помощи. Витя! Если это не было чудо, что же это тогда?

– Поменьше бы ты болтала с отцом Даниилом о чудесах. У меня из-за этого могут быть неприятности.

– Знаешь, – сказала Марфа, и ее губы дрогнули, – я молюсь обо всех павших. И даже о той комиссарше, хотя все знают, что она расстреляла ни за что ни про что сына Пантелея, которому было всего 15. А ты… ты говоришь…

– Я ничего не говорю, – поспешно сказал Терешин, притянув ее к себе. – Я все знаю, я тебя люблю за это. Просто… понимаешь, сложно все. И я чувствую, что дальше не будет легче.

Марфа хлюпнула носом и прижалась лицом к его плечу.

Глава 10 Доктор Виноградов

Разговор с Терешиным оставил у Опалина двойственное впечатление. Иван был рад, что добыл бечевку, которая играла существенную роль в задуманном им плане, но ему крайне не понравился намек собеседника на то, что ему, Опалину, лучше заболеть, чтобы дело поручили кому-нибудь другому. То ли агент ГПУ знал куда больше, чем говорил, и пытался таким образом его предостеречь, то ли испытывал, не дрогнет ли он – и обе версии были Опалину не по душе. Кроме того, от него не укрылось, что, застав его разговаривающим с Марфой, Терешин аж позеленел от ревности, и какое-то время все висело на волоске.

Тут Опалин заметил, что они возвращаются в усадьбу, окликнул возницу и сказал, что ему надо увидеть доктора Виноградова.

– К дохтуру так к дохтуру, – пожал плечами Свешников. – Н-но…

Здание бывшей земской больницы являло собой плачевное зрелище. Часть окон зияла пустотой; некоторые были забиты досками. Стекло сохранилось только в нескольких рамах. Угол одноэтажного здания, судя по всему, после пожара рухнул; о крыше Опалин предпочел не задумываться.

– Под ноги смотри, – напутствовал его возница. – Крыльцо гнилое совсем. Да и внутри не лучше…

Дверь протестующе заскрежетала, когда Иван отворил ее, и закрылась с тем же отвратительным звуком. Внутри пахло йодоформом, и под потолком чирикал воробей, неведомо для чего сюда залетевший. В тесной приемной сидела старуха с обреченным выражением лица; возле нее лежал костыль. Опалин сунулся в кабинет, где хмурый бородатый шатен лет тридцати осматривал парня, явно страдающего рахитом.

– Я ищу доктора Виноградова, – сказал Опалин. – Это вы?

– Нет. – Шатен отложил стетоскоп. – Я Горбатов, фельдшер. Э… может, ты в другое время зайдешь? Не думаю, что доктор…

Опалин не любил, когда ему начинали с места в карьер тыкать, и насупился.

– Я агент уголовного розыска, – отчеканил он, – пришел по делу, и доктор мне нужен прямо сейчас. Где он?

Рахитичный смотрел на него во все глаза.

– Вряд ли он… – вяло начал фельдшер, потом махнул рукой и поднялся из-за стола. – Ладно, пошли.

Велев пациенту одеваться, он провел Опалина в заднюю комнатушку, в которой стояли шкафы с медицинскими книгами и лекарствами. На кушетке лежал человек, укрывшийся с головой чем-то, похожим на выцветшую занавеску, и Опалин видел только несколько русых прядок на макушке.

– Дмитрий Михайлович, – деликатно шепнул Горбатов. Из-под занавески донесся сдавленный вздох. – Дмитрий Михайлович, тут уголовный агент… очень настаивает…

Он встряхнул лежащего сильнее. Занавеска поползла вниз.

– Хватит, я проснулся, – пробормотал Виноградов. – Который час? Хотя… какое это имеет значение…

Он спустил ноги с кушетки и сел, путаясь в своем странном покрывале и поправляя задранный рукав. Фельдшер метнул на Опалина быстрый взгляд, но Иван не испытывал проблем со зрением и уже разглядел точки от уколов на руке доктора. Тем не менее он решил пока делать вид, что ничего не заметил.

– Вам что-нибудь нужно? – спросил Горбатов у Дмитрия Михайловича.

– Абсолютно ни-че-го, – ответил доктор, болезненно усмехнувшись и приглаживая всклокоченные волосы. – Ступай, – добавил он повелительно, словно говорил со слугой.

Фельдшер вышел, не прекословя – хотя производил впечатление человека с характером, который не станет терпеть подобное обращение. Опалин, стоя возле единственного окна, молча изучал своего собеседника. Возраст – явно за тридцать, но, конечно, выглядит еще старше, потому что пристрастие к морфию никого не красит. Лицо при этом умное, черты резковаты, рот неулыбчивый и суровый. Несмотря ни на что, доктор Виноградов был чисто выбрит, однако одежда у него была мятая, несвежая, и у Опалина возникло четкое ощущение, что он видит перед собой человека, который идет ко дну. Как только он перестанет бриться, он окончательно махнет на себя рукой, и тогда…

– Слушаю вас, – со старомодной церемонностью промолвил Виноградов.

– Я Иван Опалин из московского угрозыска, – с неудовольствием начал гость.

– Москва! – Доктор встрепенулся. – А что, она еще существует?

Опалину еще не приходилось так странно начинать разговор, и потому простительно, что он на мгновение растерялся.