Подмосковные вечера. История Вана Клиберна. Как человек и его музыка остановили холодную войну

Как и все остальные здания в центре города, Дом Союзов был убран приспущенными красными флагами с черными траурными лентами. Когда-то белый с золотом Колонный зал Дворянского собрания с его двухъярусными люстрами был центром зимней московской «ярмарки невест». Потом здесь лежал в гробу Ленин, а во время показательных процессов на фоне портрета Сталина с трубкой его соперники обвиняли себя в самых невероятных преступлениях. Теперь среди кадок с пальмами и горшков с цветами лежал он сам. Лицо забальзамированного человека, накрытое куполом из оргстекла, напоминало торт с глазурью под стеклянным колпаком. Здесь уже находились симфонический оркестр в полном составе, знаменитый скрипач Давид Ойстрах и квартет имени Бетховена. Рихтер занял свое место за роялем, который стоял прямо у гроба.

Рихтер занял свое место за роялем, который стоял прямо у гроба. Когда он нажал на педали инструмента, они отвалились и попадали на пол.

Когда он нажал на педали инструмента, они отвалились и попадали на пол. Рядом лежало множество нот, и Рихтер попросил одного из оркестрантов собрать партитуры, чтобы подсунуть их под педали. Пока они возились, засуетилась охрана на галерее. «Наверное, они подумали, а не бомбу ли там подкладывают?» – вспоминал потом Рихтер. В общем, не важно, с педалями или без, но он сел за рояль и заиграл медленную часть Концерта ре минор Баха.

Два дня музыканты без перерыва играли в ледяном зале. Милиция пропускала толпу через Дом Союзов с такой скоростью, что иногда казалось, что здесь повторится уличная давка. Рихтер посмотрел в сторону и безучастно подумал, что все эти люди пришли сюда, чтобы проверить, что Сталин действительно мертв. Самому Рихтеру он был в высшей степени безразличен. Во время войны отец пианиста, немец по национальности, был арестован по обычным сфабрикованным обвинениям в шпионаже. Его расстреляли на мусорной свалке вместе с двадцатью тремя другими людьми[82]. Но Рихтер в основном обвинял в случившемся свою мать, которая отказалась уехать из города, поскольку здесь жил ее любовник, а затем сбежала с ним, и с тех пор о ней ничего не было слышно. Иными словами, Рихтер относился к режиму как к некоей неприятности, которую следует игнорировать до тех пор, пока это возможно…

Снаружи, по Пушкинской улице, все еще двигались, шаркая по мостовой, тысячи людей. Дело шло к полуночи, и тело Сталина нужно было выносить из зала. Маленков, любимец Сталина, отвернулся, чтобы этого не видеть. «Ха-ха! Тут кто-то боится, что будет убит», – подумал пианист. Оркестр не доиграл до конца Шестую симфонию Чайковского, великий гимн, написанный за несколько дней до смерти композитора, и опять начал с самого начала. Но в самый неподходящий момент оркестр, к неудовольствию Рихтера, был вынужден остановиться, потому что военный оркестр заиграл похоронный марш Шопена.

Когда военные вынесли на плечах гроб, на котором лежала маршальская фуражка, и траурный кортеж отъехал от Дома Союзов, Рихтер наконец смог выйти из зала. Под треск уличных «тарелок», вещавших о «наших новых руководителях», он пошел домой, чтобы принять душ. Внешне Рихтер был символом советской веры в то, что социалистическая система растит таланты. Казалось, он воплощал собой преимущества жизни при социализме и при поддержке государства, а также большую славу, которая ожидает творческого человека в СССР. Однако Рихтер был ненадежным символом. Так, оказавшись в гуще сталинских чисток, он отказался посещать еженедельные обязательные занятия по марксизму-ленинизму и истории Коммунистической партии, которые проводились в Московской консерватории. Дважды его за это исключали из консерватории и дважды восстанавливали по настоянию его учителя Генриха Нейгауза. Рихтер никогда не мог запомнить свой номер телефона или номер квартиры, он периодически проходил через периоды маниакальных устремлений и глубокой депрессии[83]. В течение долгого времени он не мог обойтись без пластмассового рака, с которым расставался лишь перед выходом на сцену [84]…