Подняться на башню

— Позволю напомнить его светлости, что сию минуту ситуация несколько обратная. Потому стоит ли испытывать мое терпение и давать подсказки насчет того, как я могу распорядиться твоим бренным телом?

— Ты меня запугиваешь, смерд? Я плюю на тебя! Рыцарю не пристало бояться боли.

— Правда? Интересно, что может знать о боли его светлость? Впрочем, если ты продолжаешь настаивать, то… — Генерал кивком головы подозвал стоящего невдалеке плечистого бритоголового субъекта. — Познакомься, это Брокс, бывший главный палач самарагдского рогоносца. Ныне на моей службе.

Брокс важно поклонился и, слегка прищурившись, начал пристально разглядывать князя. Было в его взоре какое-то нехорошее любопытство.

— Я бы порекомендовал начать с костоломки. Потом, возможно, прижигания или травы… Надо бы поподробнее изучить его конституцию… Прикажете приступать, хозяин?

— Как видишь, мы можем легко выяснить, настоящий ли ты рыцарь. — Генерал презрительно посмотрел на посеревшего Есинора, — Но у меня есть более интересная мысль. В лучших традициях злых властелинов, вероломно побеждающих благородных героев. — И что же это за мысль? — все так же высокомерно, но уже спокойно поинтересовался князь.

— Насколько я помню, рука и сердце твоей дочери, крошки Марии, еще свободны? Прекрасно. Тогда я беру ее в жены. Приданого не надо, не беспокойся. Только договор о вечном мире между нашими странами.

Есинор нашел в себе силы лишь осторожно кивнуть. Подобный ход событий представлялся ему неожиданно выгодным: юная княжна Мария была девушкой по меньшей мере некрасивой. Маленькое рябое личико, хромота и намечающийся горб не делали ее особо привлекательной для высокопоставленных женихов, даже несмотря на титул и виды на наследство.

— Кроме того, — продолжал Рубелиан, — дабы спасти твою честь, мы не будем объявлять о твоем поражении.

— Не будем? — не поверил своим ушам князь. — Но…

— «Битва прекращена по взаимному согласию полководцев» — тебя устроит такая формулировка?

— Более чем, но я не понимаю…

— Зачем мне это надо? — хмыкнул генерал. — Я хочу иметь достойного тестя. А твоя репутация и так слегка подмочена водами Селени.

На свадебные торжества, состоявшиеся три месяца спустя, съехалась вся велерская знать. Князь Есинор, увидевший в своем зяте не врага, а нового и весьма полезного союзника, был с Рубелианом ласков, величал его бароном и «дорогим сыном», тем самым подтвердив и статус Брасьера, и его повелителя. В небе над Плешью гремели фейерверки, отмечая рождение новой семьи и смерть самой пустоши…

* * *

На третий день после прощания с Фиником и Мохнатыми Тараканами Хёльв обнаружил, что Брасьер вызывает у него отвращение. В этом городе он не нашел ни гармонии, ни красоты. Дома стояли как попало, налезая друг на друга, улочки были тесными и кривыми, редкая площадь могла похвастаться статуей или колонной, Чувствовалось, что строительство происходило в спешке, на скорую руку, без общего плана.

Благоразумно решив, что сорить деньгами пока не стоит, Хёльв подыскал себе скромное жилье — крошечную каморку в недорогом, но приличном на вид постоялом дворе с многозначительным названием «Ветры странствий». К каморке прилагалась переносная печурка, несколько тарелок и чугунная сковорода. Обстановка состояла из откидной койки, табурета и трехногого стола, служившего прибежищем для целого выводка муравьев.

«Это ненадолго, — успокаивал сам себя Хёльв. — Найду хорошую работу — сразу съеду».

Однако работа не находилась. Хозяева контор, лавок и трактиров с подозрением смотрели на незнакомого юношу, у которого не было ни рекомендательных писем, ни влиятельных знакомых. Его вежливо спроваживали, обещая дать знать в случае, если подходящее место появится. Шли дни, и кошелек, полученный от Финика, становился все легче.

— Что, милок, маешься? — с деланным сочувствием вопрошала Хёльва владелица «Ветров» — сухонькая усатая старушка.

— Не берут никуда, — жаловался он.

— И не возьмут, милок, не возьмут! — радовалась старушка. — Кому ты нужен — хилый такой?

— Я не хилый!

— Тогда в вышибалы подавайся.

— Да меня сразу по стенке размажут, — безнадежно возражал юноша.

— Ну вот. А говоришь, что не хилый.

Подобные разговоры у них повторялись почти каждый день.

— Я грамотный зато. Почерк у меня красивый, сочиняю складно.

— Ой, сочинитель нашелся. Грамотой, милок, сыт не будешь.

Хёльв только вздыхал. Спорить с вредной бабкой ему не хотелось, и он старался поскорее ретироваться в свои апартаменты. Обычно она не обращала внимания на его исчезновение, возвращаясь к бесконечному вязанию, но однажды уже на лестнице его настиг дребезжащий окрик:

— Милок! А ты посуду мыть умеешь? Юноша замер:

— Умею…

— Вот и славненько. Иди тогда на кухню — там сыночек мой, Налун, за главного повара. Будешь у него на подхвате. Покажешь себя расторопным работником — поговорим о жалованье.

— Спасибо, бабушка! Не подведу! Старушка недовольно нахмурилась:

— Какая я тебе бабушка, подзаборник? Иди уж, горшки ждут.