Подняться на башню

Состязание длилось уже не первый час, и публика начала слегка уставать. Одна баронесса, восседающая на специальном возвышении, не проявляла ни малейших признаков нетерпения. Она одаривала всех участников одинаковой безразличной улыбкой и слегка качала зажатой в руке голубой лилией.

— Просим господина Буклиса. Господин Буклис, пожалуйте показать свое мастерство. — Распорядитель отер кружевным платочком шею и украдкой зевнул.

Хёльв тоже зевнул и снова прислонился к колонне. Церемониальный зал ратуши поражал роскошью. Потолки и стены украшала роспись, сияли зеркала, вощеный паркет блестел, как лед в мартовский день. Сквозь витражи струился волшебный сист. Большинство присутствующих было одето как на бал: дамы щеголяли жемчугами и бриллиантами, кавалеры — орденами. Лохматый и немытый Хёльв чувствовал себя сальным пятном на фоне всего этого великолепия.

Тем временем господин Буклис поднес к губам флейту и заиграл. Зал замер. Чистая, нежная мелодия струилась из-под гибких пальцев музыканта. В ней было все — любовь, тоска по несбывшемуся и надежда на лучшее. Прозрачным облаком она окутала зал, околдовала, заворожила слушателей, унесла с собой в сказочные дали. Когда флейта стихла, слушатели словно проснулись от долгого сна. Никто не хлопал: аплодисменты казались слишком ничтожной наградой за чудо.

Очарованный, уничтоженный музыкой Хёльв посмотрел на баронессу и не поверил собственным глазам. Ее холеное лицо не выражало ничего, кроме легкой скуки. Равнодушно скользнув взглядом по смущенному Буклису, она покачала головой и отвернулась. К ней подскочил порозовевший распорядитель и зашептал что-то на ушко.

— Я же сказала — нет, — чуть громче, чем следовало, произнесла баронесса. — Кто у вас следующий?

Стараясь не смотреть на бредущего к выходу Буклиса, распорядитель полистал свою тетрадку. Руки его дрожали.

— Господин Хёльв из Гёднинга. Просим на сцену господина Хёльва.

Пригладив рукой волосы, Хёльв поднялся на помост.

«Если уж ей такой мастер не понравился, то у меня и подавно никаких шансов, И что ей надо, этой кукле?» — подумал он и заиграл веселую плясовую — любимую песню студентов. Простенький мотивчик, неумелое, но искреннее исполнение вызывали жидкие хлопки и вялое оживление зала: таких доморощенных музыкантов на каждой улице было с избытком. Однако сиятельная правительница Брасьера буквально впилась в Хёльва глазами.

— Великолепно, — сказала она и встала. — Вы мне подходите.

Публика зароптала:

— Госпожа! Послушайте нашу Исочку! Чудо как хороша.

— Нучу, Нучу Трехголосого!

— Конкурс закончен. Всем спасибо за участие. — Баронесса была непреклонна.

Она сошла с возвышения и, взяв оцепеневшего Хёльва за руку, направилась к выходу. Следом потянулись перешептывающиеся и недоумевающие придворные.

Весь оставшийся день Хёльв бродил по замку. Огромное здание, расположенное на главной городской площади, было похоже на сам Брасьер: такое же несуразное, многоликое и полное жизни. Центральную его часть — тяжелую, грубоватую, с узкими окнами и дверьми — возвел еще сам Рубелиан, легендарный первый барон Брасийский. Потом рядом выросло несколько строении поизящней, протянувших к старому замку легкие галереи, что придало ансамблю несколько неряшливый вид. Довершил дело один из правнуков генерала, повелевший украсить чересчур мрачный фасад строения ажурными башенками, балкончиками и кариатидами. Горожанам, привыкшим каждый день видеть замок, он не казался странным, но многие приезжие не могли удержаться от смеха, разглядывая этого нелепого архитектурного монстра.

Внутренние помещения замка были громадны и запутанны. Бесконечные коридоры, пересекающиеся под самыми неожиданными углами, переходили в лестницы — парадные белоснежно-мраморные или узкие деревянные, используемые слугами. Через два часа блужданий Хёльв потерял всякое представление о том, где находится. То он набредал на пышные золоченые покои, уставленные громоздкой вычурной мебелью, то на тесные, пахнущие мышами каморки и кладовки. Белая Зала (называемая баронскими подхалимами Тронной), где среди зеркал и хрустальных канделябров возвышался исторический пень, на котором восседал когда-то Рубелиан, потрясла воображение Хёльва. Никогда в жизни ему не доводилось видеть столь богатого убранства. Даже деревянная колода была украшена драгоценными камнями и задрапирована алым бархатом.