Поднятые до абсолюта (СИ)

В трактире сидели охотники: и те, которых Зимич встретил по дороге, и не только, — видно, из другой деревни. Его появление не осталось незамеченным, и два молодых парня — Гойко и Жарко — подозрительно посматривали в его сторону. Но не узнали: с дерюжкой на плечах, с разбитым лицом, в окровавленной рубахе Зимич очень мало походил на студента.

От еды и тепла закружилась голова, заныли синяки и ссадины, и меньше всего Зимич хотел связываться с охотниками — разбойников ему вполне хватило. Однако Жарко прошел мимо дважды, как будто ненарочно задевая скамейку, на которой Зимич сидел. Случись такое в городе, в кабаке, в присутствии товарищей, Зимич счел бы это поводом для драки. По меньшей мере молчать он бы не стал. Жарко остался недоволен, и, проходя мимо Зимича в третий раз, не только споткнулся о скамейку, но и проворчал:

— Расселся тут, прохода нет…

Зимич, закипая, промолчал и на этот раз, коротко глянул на охотника и отвернулся, уставившись в кружку с пивом. И на обратном пути тот уже от души пнул скамейку ногой, так что пиво пролилось в тарелку с мясом. Спустить такое было бы полной потерей всякого чувства собственного достоинства, и Зимич поднялся, отшвыривая дерюжку в сторону.

Только-только утихшая боль в сбитых ногах двумя острыми иглами прошила тело от пяток до макушки, добавляя злости, и он с разворота надел глиняную кружку на голову задире-охотнику. Кружка разлетелась вдребезги; к пиву, стекавшему по растерянному лицу Жарко, тут же примешались струйки крови. Тот не ожидал такого начала поединка и отступил на шаг, выговаривая:

— Ба, студент…

Дрались остервенело и без правил, пока трактирщик не потребовал их разнять. Лесные люди постарше скрутили обоих и выбросили на мороз, предложив охладиться, но молодые охотники высыпали из трактира поглазеть на продолжение — во дворе было светло от костров, да и места побольше.

Не было ничего удивительного в том, что продержался Зимич недолго: не смог подняться после хорошего удара в подбородок. Охотники оттрубили победу, поздравили Жарко и с гомоном отправились обратно в трактир, а Зимич так и не мог оторвать голову от утоптанного снега: тело не слушалось. Прошло несколько минут, но легче не стало, и Зимич оставил попытки подняться — слишком они были мучительными. Да и возвращение в трактир показалось ему чересчур бесславным: оставалось только добраться до ближайшего костра — авось не прогонят… Он не ощущал холода и не хотел думать о том, что вскоре попросту замерзнет.

О нем вспомнили — правда, не сразу. Двое охотников вышли во двор, подхватили Зимича под мышки и втащили в тепло. Над ним столпились лесные люди, кто-то опустил лампу к его лицу и сказал:

— Не, живой.

— А ну-ка посвети еще! — раздался сверху молодой и смутно знакомый голос.

— Чего светить-то, Митко? Оттащим на постель, глядишь, до завтра отлежится.

— Погоди! Это же… мой брат…

Сказано это было робко и неуверенно, но охотники вокруг почему-то разразились хохотом. И новость мгновенно разлетелась по всему трактиру:

— «Брат» Митко! — смеялись они.

— Тот самый «брат»! — с хохотом повторяли дальше.

Зимич не мог понять, почему они смеются. Он давно забыл о своем «названом брате», даже имени его не помнил. Но тут к нему протолкнулся один из старших охотников — высокий и чернобородый:

— Брат, говоришь? Дай-ка я взгляну на этого «брата»…

Это потом Зимичу рассказали, что Митко, явившись в купеческую слободку с мешком провизии, был поднят охотниками на смех: взрослые быстро объяснили мальчишке, что студент его обманул, обвел вокруг пальца. И до самой осени потешались над парнем: «Смотри, Митко! Студент идет! Это, часом, не твой брат?»

— А ты молодец, Митко, — сказал чернобородый и обвел взглядом всех вокруг: — И перестаньте ржать, как лошади.

— Чем это он вдруг молодец? — спросил кто-то из молодых охотников с вызовом.

— Тем, что смеха вашего не испугался. За добро добром платить нужно.

Зимича отвели наверх и передали женщинам — те ухаживали за ним словно родные сестры. Сапоги с него снять не смогли, пришлось резать голенища. Так и случилось, что на следующий день он отправился в путь на телеге охотников — в добротном медвежьем полушубке, ушанке и мягких, теплых валенках поверх чистых повязок.

И еще по дороге — чтобы не скучно было ехать — начал рассказывать охотникам сказки.

Сначала в Лесу ему было тоскливо и неуютно. Старшие охотники посмеивались над ним — неумехой, молодые задирались — правда, недолго, пока не выяснили, что драться Зимич умеет не хуже них. А то и лучше. Зимич же не видел особой доблести в том, чтобы со ста шагов попасть белке в глаз. Также не находил он много пользы для себя в том, чтобы пахать выжженную целину или жать рожь. Никто не стал бы терпеть в деревне нахлебника, и как-то само собой получилось, что Зимича звал в помощники каждый. За дровами в лес — с Зимичем, скоблить шкуры — с Зимичем, чинить крышу — с Зимичем. Охотники даже ссорились иногда, когда не могли поделить помощника, и говорили, что с ним вдвоем спорится любая работа.