Поднятые до абсолюта (СИ)

Но вернемся к вопросам веры и климата, так тесно связанных в этом государстве между собой. Преодоление культа колдунов видится мне сложной (если вообще выполнимой) задачей. Успехи реформации Храма (называемого здесь «Большой Раскол»), так победоносно прошедшей в некоторых развитых государствах Исподнего мира, объясняются не столько мощью Храма (военной, политической, экономической), сколько его властью над умами верующих. Молки же просто не заметили реформ, появление ликов чудотворов в храмах никак не повлияло на веру молков (и их усердие в отправлении культа). Чудотворам поклоняются единицы фанатиков (в здравости рассудка которых я несколько сомневаюсь).

20-23 декабря 79 года до н. э.с. Исподний мир

Он ушел ночью, убедившись, что хозяин крепко спит. Это было самонадеянно, если не сказать — глупо. Но оставаться там Зимич больше не хотел. Он не испытывал ни ненависти, ни обиды и даже пытался оправдать Айду Очена: тот не желал ему зла, просто не понимал, почему Зимич не хочет становиться змеем. Оправдания выглядели жалко, и сквозь них в голову просачивались мысли куда более страшные: не желание ученого закончить научный труд — что-то иное заставляет хозяина искать ручного змея. Тревога — холодная гадюка с треугольной головой — никак не исчезала.

Полусумасшедший старик-колдун верил, что встречается с духами, но Зимичу доводилось читать несколько трудов о колдунах и мирах, которые им грезятся: сказки о злых духах хорошо рассказывать на ночь детишкам.

Ночь была вьюжной и холодной, и если в лесу ветер лишь шевелил верхушки елей, то на реке свистел в ушах и взвивал снег со льда и берегов. Зимич надеялся выйти на санный след, где идти станет легче, но путь замело, и он никак не находил наезженной дороги под ногами.

Липкий снег засыпал шапку и набился под воротник, меховые отвороты рукавов обледенели и царапали запястья, лицо горело, потому что время от времени приходилось его вытирать. С рассветом ветер не только не стих, но и подул сильнее, к низовой метели добавился густой снегопад, но Зимич решил, что это к лучшему: в такую погоду ни один здравомыслящий охотник не отправится в дорогу. А если и отправится, то не разглядит на реке одиноко бредущего человека.

К полудню Зимич раздумал идти в Хстов, как собирался первоначально, — теперь его тянуло в Горький Мох. И чем сильней дул встречный ветер, тем навязчивей становились мысли о доме, о маме, о празднике Долгих ночей… Он не посмел взять денег у Айды Очена (а тот никогда их не прятал и своего достатка не скрывал), сунул в котомку лишь выпеченный Стёжкой каравай ржаного хлеба — и теперь чувствовал себя вором, хотя понимал, что хозяин не только не обеднел без этого каравая, а был бы рад дать Зимичу еды на дорогу.

На Южный тракт — пустынный и засыпанный снегом — он вышел лишь к вечеру, а до ночлега добрался к полуночи. Теперь его не пугало отсутствие денег: вокруг костров на постоялых дворах ночевало много людей, не желавших платить за сомнительное удовольствие спать на жестком тюфяке в холодной и дымной комнате. И хотя у Зимича не было теплого тулупа до пят, замерзнуть он не боялся. И точно: его легко приняли в круг бородатых возчиков, крестьян, искавших заработка в Хстове, и нищебродов, не сумевших найти пристанища на зиму. Жизнь среди охотников научила его понимать простых людей, уважать их и добиваться их уважения.

Не обошла Зимича и бутылка хлебного вина, пущенная по кругу. От охотников он лишь слышал о столь крепком напитке, но сам его никогда не пробовал. Стоило определенного труда не закашляться и не скривить лицо, но это испытание Зимич выдержал с честью. Зато на следующее утро в путь он тронулся на санях с тремя деревенскими, которые везли в город спряденный лен.