Поднявший меч. Повесть о Джоне Брауне

Смит — хороший человек, хороший друг. Что они там с ним делают? Смирительную рубашку надели, что ли? Или холодной водой обливают под напором? Как мою сестру, которую поминали на суде, она и впрямь сумасшедшая. Мне лучше, чем Смиту.

В коридоре послышался шум. Возвращались из суда. «Повесить за шею в пятницу, шестнадцатого декабря…» Шестнадцатого декабря. После.

2

Палили из ружей — сто залпов. Бостон приветствовал закон о беглых рабах, утвержденный конгрессом США в сентябре 1850 года. Горожане высыпали на улицы, ребятишки тащили отцов и матерей, такие салюты — редкость.

— Почему стреляют?

— А теперь и белых будут сажать в тюрьмы, если они укроют беглого негра.

— Безжалостные…

— А что ты всех жалеешь? Уж не завела ли ты себе дружка-негра? Или белых парией в Бостоне не хватает?

— Бесстыдник! Мне правда жалко негров.

— А мне так ничуть не жалко. Пусть знают свое место.

Хмельные солдаты пели: «О, вези меня обратно домой, в старую Виргинию…»

По Бикон-стрит навстречу праздничной толпе двигалась странная процессия — на телеге стоял черный гроб, надписи крупными буквами с обеих сторон: «Свобода».

— Это что такое?

— Хороним свободу.

За гробом шли люди, известные в городе, — священник Теодор Паркер, редактор газеты «Либерейтор» Уильям Ллойд Гаррисон, президент общества противников рабства в штате Массачусетс Уэнделл Филипс. Несколько юношей, несколько пожилых женщин.

— Немного плакальщиков собрали…

Идущие за гробом не оглядывались по сторонам, не отругивались, не отвечали на выкрики.

Шли, высоко подняв головы, глядя прямо перед собой. Шли, потерпевшие поражение, несокрушимо уверенные в своей правоте, в будущей победе.

Закон о беглых рабах был впервые принят США в 1793 году, в том самом революционном девяносто третьем. Власти и отдельные граждане свободных штатов обязаны были возвращать беглых рабов хозяевам.

Однако на Севере закон не выполнялся.

В начале столетия и на Юге находились еще такие государственные деятели, которые считали рабство злом.

Они доказывали, что рабство нужно устранить, пусть не сразу, постепенно, разумеется возмещая рабовладельцам убытки, но все же устранить. «Общение между хозяином и рабом, — писал Джефферсон, — сводится к постоянному проявлению неистовых страстей, к постоянному деспотизму, с одной стороны, и унизительному подчинению — с другой… Человек, привыкший к тирании, впитавший ее в себя и сам ежедневно прибегающий к тирании, носит клеймо тирании…»

Но к середине века не осталось ни одного южанина, занимающего хоть сколько-нибудь значительное место в политической или общественной жизни, который позволил бы себе даже усомниться в необходимости рабства. Ни одного политического деятеля, связанного с системой, который был бы одновременно ее критиком. Любая попытка реформ воспринималась как измена «правам Юга», как предательство или безумие. И на Севере стало больше сторонников «примирения с Югом», благоразумные коммерсанты, осторожные священники, адвокаты и журналисты призывали во имя сохранения единства государства любой ценой идти на компромисс.

Сенатор от Южной Каролины Джон Кэлхун говорил: «Хорошо, что аболиционисты заставили нас вновь вернуться к проблеме рабства. Ведь и на Юге многие полагали раньше, будто рабство — это нравственное и политическое зло. Теперь эти безумные заблуждения рассеялись. Теперь мы видим рабство в его истинном свете и считаем, что это самая крепкая, самая устойчивая в мире основа для развития свободных учреждений».

Спорить о рабстве просто запретили. Юг превращался в закрытую от внешних влияний территорию, усиливалась почтовая цензура — опасные идеи с Севера не должны заражать Юг.

Все общества противников рабства — а в южных штатах их были сотни — распались или были закрыты.

Из высших учебных заведений выгоняли людей, позволивших себе хоть в чем-либо отойти от общепринятой системы взглядов. Профессор университета в Северной Каролине, заступившийся за своего уволенного коллегу, писал: «Вы можете удалить всех подозрительных людей из своих университетов, вы можете создать множество новых колледжей, которые избавят вас от необходимости отправлять сыновей в те учебные заведения, где царят свободы. Однако, покуда люди учатся и читают, и думают, абсурдность вашей системы будет обнаруживаться и всегда будут находиться мужественные интеллектуалы, которые будут протестовать против ненавистной тирании. Закрывайте школы, подавляйте знания и мысль, что же вам еще остается делать…»

Редактор южного журнала утверждал, что без рабства «корабли сгнили бы в гавани Нью-Йорка, Уолл-стрит и Бродвей заросли бы травой, и слава Нью-Йорка, подобно славе Вавилона и Рима, отошла бы в прошлое…».