Поднявший меч. Повесть о Джоне Брауне

— Белый-то белый, но он уже доказал, что стоит за нас…

— Не хочу я ни в какие галаадиты, никуда не хочу, только чтобы жену с ребятишками не трогали…

— Не убежали бы тогда с Юга, может, еще бы перетерпели, а сейчас, если вернут, лучше смерть.

— Придется идти в галаадиты.

— Братья, сопротивление напрасно, в божьей книге предсказан конец света, это божья кара нам, грешным…

Многие колебались, но сорок четыре негра стали галаадитами.

Браун написал «Слово совета» и прочитал его членам боевого содружества в январе 1851 года, начав с эпиграфа: «В единении сила».

«Стойте друг за друга, защищайте своих друзей до последней капли крови, если придется, уходите в изгнание, но не говорите врагам ни слова!»

И все сорок четыре галаадита поставили свои подписи под текстом «Слова». Это было их присягой.

Браун крепко пожал каждому руку.

— Главное, братья, не падать духом, не допускать уныния и страха. Днем и ночью следить за вокзалом, за гостиницами, за домом шерифа. Мы договоримся со всеми белыми друзьями, чтоб помогали наблюдать, и, едва появятся охотники за беглыми, будем противостоять им сообща, дружно.

Два дня спустя он писал жене: «…с тех пор как негра Лонга из Нью-Йорка вернули в рабство, мои свободные часы заняты здешними неграми, я даю им советы, как поступать, я подбадриваю их, насколько это в моих силах. Они очень нуждаются и в совете, и в одобрении, некоторые из них даже спать не могут, так они боятся за жен, за детей, за самих себя. Могу сказать, что мне удалось кое-что сделать, чтобы восстановить их надломленный дух. Я хочу, чтобы все члены моей семьи поставили бы себя на их место, представили бы себе, что это значит — быть в таком ужасном положении…»

Ничем не приметный дом в негритянском квартале Спрингфилда. Только дым из трубы валит но переставая, хотя на улице не так уж холодно. Мимо дома прохаживаются черные парни — можно подумать, что гуляют… Но никого из чужих они в этот дом не пустят. Там тайник, сюда по первой тревоге соберутся те, кому будут грозить охотники с Юга.

Для защиты есть «горячая» комната. В ней нестерпимо жарко. В густом тумане сначала ничего не разобрать. Постепенно глаза не так щиплет, видишь — огромная плита, на плите черные котлы под крышками. Вода в котлах кипит круглосуточно. Плита — дело женское. И стоят у стен и у плиты высокие, сильные негритянки. У каждой в руках — черпак.

Пикет на вокзале увидит охотников, сразу по цепочке сюда дадут знать. И на головы охотников — только подойдите к дому! — польется кипяток.

Женщины осваивают невиданное «оружие». Поначалу трудно. Надо ведь плеснуть прицельно. Надо так, чтобы на охотников попало, а на соседку — ни капли, а на случайных прохожих — ни капли…

По ночам — репетиции. Воительницам страшно. Но и смешно. Подтрунивают друг над другом. Перекидываются шутками.

— Вот научусь, мой Питер у меня попрыгает. Чуть он к бутылке или, не дай бог, к какой-нибудь шлюхе, а у меня кипяточек готов.

— Неужели на своего плеснешь?

— Разозлит — плесну!

— А я — так ни за что. Пусть лучше пьет. А к другой потянет, насильно не держу.

Все неграмотные. Для каждой нарисовано, куда бежать, вроде плана.

На одной репетиции присутствовали мужчины а сам Джон Браун. Смотрели возбужденные. Здорово придумали, не дадут своих в обиду. Браун вытирает глаза, от пара так щиплет?

Нисколько не смущаются — тут они хозяйки. Пусть их мало. Пусть ждет и поражение. Но в битве. Сама битва, даже приготовление к ней, уже победа. Только не как овцы. Только не как покорные овцы под нож мясника.

Написано на роду умирать, что ж, умрут. Но сопротивляясь. Пистолетом. Ножом. Кипятком.

3

«Либерейтор» Браун читает от корки до корки, дугласовскую «Северную звезду» тоже. А еженедельник «Нейшнл эра» — редко, от случая к случаю. Он знал, конечно, о том, как редактора Бейли едва не линчевали. Но газета-то умеренная, компромиссная, немного похожа на новый закон. Не по Браунову нраву, не по его темпераменту.

А этот июньский помер пятьдесят первого года он прочитал. На первой полосе — Гарриет Бичер-Стоу. Он слышал про священников Генри и Эдварда Бичеров, они оба друзья аболиционистов. А имя Гарриет Бичер-Стоу узнал впервые. Литография — строгое, без улыбки лицо, чепец с лентами. Сколько раз в церквах, на улицах, в городках Новой Англии и Огайо встречал он таких женщин.

Что может знать она о рабстве негров? Что она может написать?

Не его это книга. Он воспитан на Ветхом завете, на «Жизнеописаниях» Плутарха, на Кромвеле. А тут умильная госпожа Шелби, ангелочек Ева, чертенок Топси, распутный Сент Клер. И дядя Том, у которого Браун обнаружил многие «ошибки Самбо». Может, быть, миссис Стоу читала его статью? Не по душе ему эти люди, не о таких надо писать.

Но он почему-то покупает газету номер за номером, трудно дождаться продолжения. Читает сам, читает семье вслух. Мэри и девочки вскрикнули, когда Элиза с ребенком вступила на льдину. Да я старших сыновей проняло. Стало вдруг трудно читать. Рабство как оно есть. Дядя Том отказывается покориться плантатору Легри:

«— Нет, масса, от Библии я не откажусь».