Поднявший меч. Повесть о Джоне Брауне

Потом и Уайз сделал официальное заявление: «Я знаю, что он нормален, поразительно нормален, если быстрая и ясная способность восприятия, если умение взвешивать разумные предпосылки и делать из них разумные выводы, если осторожный такт, позволяющий избежать самораскрытия… если память и ум и здравый смысл, если спокойствие и самообладание, если все это — свидетельства нормы».

А Браун тревожился за Геррета Смита. Вот кто сломался под тяжестью непосильного груза.

Кук говорил, что я его вовлекал, что он возражал против нападения на Харперс-Ферри. Что ж, он — слаб, ему кажется, что, продавая других, он, быть может, вымолит жизнь. У Иуды на земле, пожалуй, больше последователей, чем у Христа.

Не надо было брать Кука с собой. Но как узнаешь заранее? Перед атакой на арсенал мы читали Пейна: «И наступил час испытания душ…» Как узнать наперед, чья душа способна выдержать испытание, а чья нет?

Он, Браун, не очень-то хорошо разбирается в людях. И подчас требует от людей больше, чем они могут вынести.

Хотя вот негра Шилдза Грина он нисколько не уговаривал, просто спросил, как он поступит, пойдет ли за ним. Грин пошел. И во время боя в Харперс-Ферри еще мог уйти, спастись. Но остался во второй раз. В спорах с Уайзом, с Эвисом он забыл о Грине. А такой негр стоит десятка белых храбрецов, недаром его прозвали «Император». Впрочем, и Кук мог бежать, но вернулся, принял огонь на себя. Если бы его тогда убили, осталась бы слава героя. Умаляет ли его прежнюю доблесть то, что он потом струсил?

А к Геррету Смиту возвращаться мыслями горько. Хоть он давно сказал себе, что северные либералы, даже самые лучшие, — люди слабые, горожане, книжники. Надо было с этим считаться. А он забывал. Тащил силком в рай. Он верил, что можно заставить человека стать праведником, героем. Никого нельзя тащить. Человек сам должен решить. И рассчитывать свои силы.

Заколдованный круг — заранее не рассчитаешь. Разве он о себе знал, хватит ли у него сил или нет?

Как этот француз, азартный такой, он познакомился с ним в Англии, он повторял, и Браун заучил незнакомые слова: «Вступай в бой, а там уж будет видно». Ему это больше по душе, чем рассчитывать.

Смит — государственный человек, Смит был депутатом конгресса, вот Смиту и рассчитывать.

Нет, это тоже твоя вина, твоя ноша. Раз уж стал во главе, раз тебе назначено, значит, ты и отвечаешь за всех, за каждого, кого вовлек, и за тех, кто сам пришел.

Смит — хороший человек, хороший друг. Что они там с ним делают? Смирительную рубашку надели, что ли? Или холодной водой обливают под напором? Как мою сестру, которую поминали на суде, она и впрямь сумасшедшая. Мне лучше, чем Смиту.

В коридоре послышался шум. Возвращались из суда. «Повесить за шею в пятницу, шестнадцатого декабря…» Шестнадцатого декабря. После.

2

Палили из ружей — сто залпов. Бостон приветствовал закон о беглых рабах, утвержденный конгрессом США в сентябре 1850 года. Горожане высыпали на улицы, ребятишки тащили отцов и матерей, такие салюты — редкость.

— Почему стреляют?

— А теперь и белых будут сажать в тюрьмы, если они укроют беглого негра.

— Безжалостные…

— А что ты всех жалеешь? Уж не завела ли ты себе дружка-негра? Или белых парией в Бостоне не хватает?

— Бесстыдник! Мне правда жалко негров.

— А мне так ничуть не жалко. Пусть знают свое место.

Хмельные солдаты пели: «О, вези меня обратно домой, в старую Виргинию…»

По Бикон-стрит навстречу праздничной толпе двигалась странная процессия — на телеге стоял черный гроб, надписи крупными буквами с обеих сторон: «Свобода».

— Это что такое?

— Хороним свободу.

За гробом шли люди, известные в городе, — священник Теодор Паркер, редактор газеты «Либерейтор» Уильям Ллойд Гаррисон, президент общества противников рабства в штате Массачусетс Уэнделл Филипс. Несколько юношей, несколько пожилых женщин.

— Немного плакальщиков собрали…

Идущие за гробом не оглядывались по сторонам, не отругивались, не отвечали на выкрики.

Шли, высоко подняв головы, глядя прямо перед собой. Шли, потерпевшие поражение, несокрушимо уверенные в своей правоте, в будущей победе.

Закон о беглых рабах был впервые принят США в 1793 году, в том самом революционном девяносто третьем. Власти и отдельные граждане свободных штатов обязаны были возвращать беглых рабов хозяевам.

Однако на Севере закон не выполнялся.

В начале столетия и на Юге находились еще такие государственные деятели, которые считали рабство злом.

Они доказывали, что рабство нужно устранить, пусть не сразу, постепенно, разумеется возмещая рабовладельцам убытки, но все же устранить. «Общение между хозяином и рабом, — писал Джефферсон, — сводится к постоянному проявлению неистовых страстей, к постоянному деспотизму, с одной стороны, и унизительному подчинению — с другой… Человек, привыкший к тирании, впитавший ее в себя и сам ежедневно прибегающий к тирании, носит клеймо тирании…»