Поднявший меч. Повесть о Джоне Брауне

У Паркера Браун уже побывал в прошлый приезд, сначала в церкви, а потом в четырехэтажном доме на Экстер-плейс на музыкальном четверге. И. совершенно не знал, куда себя девать. Он этого ничуть не стеснялся, не делал вид, что любит музыку. Всем другим было очень неловко. А он едва не сбежал к Уэнделлу Филипсу — его дом рядом.

— Паркер знает пятнадцать иностранных языков. Такие редкие, как арабский, исландский. Он прямо сладострастно тянется к языкам. У него самая большая библиотека в Бостоне, да, пожалуй, и во всей Америке. Шестнадцать тысяч томов. Затеряться легко в этих книжных дебрях, а он знает, помнит, любую книгу за минуту найдет. За столом сидит по двенадцать, а то и по семнадцать часов в сутки. Изучал также естественные науки: астрономию, химию, изучал право. Когда Теккерей приехал в Соединенные Штаты, он, едва сойдя с парохода, сказал, что хочет видеть Паркера.

— А кто такой Теккерей?

Сэнборн запнулся.

— Самый знаменитый писатель Англии. Только Диккенс более знаменит, чем он.

Смит перебил:

— Понимаете, Браун, не в том дело, что у Паркера так много книг. И даже не в том, что он, вероятно, самый образованный американец, ходячая пятидесятитомная энциклопедия. Его называют пашей совестью — это важнее всего. Ведь это он спас негров Крафтов, не дал их отправить обратно на Юг. Да разве только Крафтов?

Знаниями своими Паркер делится щедро, иногда даже становится обидно — сидишь у него в кабинете, приходит мальчишка, ему бы еще в начальной школе учиться, а Паркер с ним разговаривает как с равным, отдает ему книги, мысли и самое дорогое — свое время, раздаривает себя. А ведь он болен, так его ненадолго хватит.

— Кто знает на что человека хватит, а на что нет? Может, такие разговоры с мальчишками, как вы их называете, прибавляет ему силы.

Они все — книжники, по отношение к книгам разное. Паркеру доставляет удовольствие трогать переплеты, гладить обложки, книга для него — предмет ничуть не менее святой, чем церковная утварь.

А Сэнборн может поставить «галочку» на полях, подчеркнуть какие-либо важные фразы или даже поспорить с автором. Ему главное знать, кто, когда, что написал. И он мучительно краснеет, если оказывается, что он чего-либо не знает.

— Вот веселиться, жить, что называется, в свое удовольствие Паркер не умеет, хотя и часто произносит слово «наслаждение».

Браун подумал: «И я не умею в свое удовольствие. И учиться не хочу».

— Паркер любит смотреть на красивых женщин. Очень скорбит, что у него нет детей.

Восхваляя Паркера, Сэнборн процитировал Брауну одну из его проповедей: «Разрушьте индивидуальность атомов… и все пропало. Зачеркнуть личность — значит зачеркнуть и массу. Следовательно, для того чтобы сохранить себя, общество должно сохранить особенности индивида».

— Да ведь к неграм это же не относится! Там плети и цепи, а не «особенности индивида»! — это словосочетание Браун выговорил явно презрительно.

Они хвалили друзей, мельком поминали их недостатки, но так, что и недостатки выглядели, скорее, как милые чудачества и достоинства.

Браун сначала слушал, лишь мысленно прикидывал, что годится в дело, какие особенности этих людей могут быть полезны. Что ему паркеровская библиотека?

Ему прежде всего нужны деньги. Не для себя — для Дела. Хотя его-то жизнь принадлежит борьбе, он многое делает за других, значит, он вполне заслуживает нечто вроде жалованья. Он брал из общественных средств небольшие суммы так, чтобы хватило на самое скудное пропитание. К началу пятьдесят восьмого года собрали двадцать три тысячи долларов. Далеко не все эти деньги попали Брауну, ведь собирались они для Канзаса. Между Брауном и Стирнсом, президентом комитета помощи Канзасу, возникла длительная, неприятная переписка о размерах сумм и об их предназначении. Однажды у Брауна вырвалось даже раздраженно: «Не позволю я никаким комитетам меня контролировать!»

Но больше, чем деньги, нужны были деятельные люди, такие, кто поведет за собой других, кто сам пойдет в бой.

Вот Браун и вглядывался пристально в собеседников, внимательно слушал, осторожно взвешивал.

Несколько раз потом Браун повторял в письмах фразу: «Не знаю, хороший ли он аболиционист…» Сэнборну — о Стирнсе, Хиггинсону — о Хау. И каждому хотелось от Брауна заслужить оценку «хороший аболиционист».

Хиггинсону Браун писал, что Стирнс и Паркер «преувеличивают препятствия… им недостает храбрости, они — не люди дел». Паркеру же писал: «Никто из них не понимает мои взгляды так глубоко, как Вы…» Вряд ли он хотел, как полагали некоторые поздние историки, стравить своих покровителей между собой. Скорее, хотел разными средствами, в том числе и такими, пробудить в каждом высший потенциал мужества, стремление действовать. Еще в инструкции Лиги галаадитов Браун советовал неграм в случае опасности прятаться вместе с женами в домах «влиятельных белых друзей; таким образом, на этих белых неизбежно падет подозрение в связях с вами и вынудит их стать участниками вашего дела… Им просто не останется выбора».

Он воспитывал взрослых, подчас весьма неумело, как раньше воспитывал своих детей.