Поднявший меч. Повесть о Джоне Брауне

Кто за ним пойдет? Не считая рабов, — их здесь в городке меньше сотни, — рабы-то, конечно, пойдут, а из свободных, из белых? Ведь у него тоже жена, дети, дом, но он же все оставил, пошел воевать за свободу негров. Значит, и другие могут пойти.

Скрипнула, приоткрылась одна ставня. Он вздрогнул, надвинул шляпу. Открылась вторая. Скорее бы дойти до конца улицы. Одиноко. Ставни эти — не союзники. В домах — каждый за себя. А за других кто?

Кожей ощущает, в домах — своя непотревоженность, и как же они ощетинятся, если их потревожат! Мы потревожим. И скоро.

«Постепенно», «постепенно», — чаще всего именно это слово противопоставляли его намерениям. Его приятель, аболиционист Мак-Ким, верно сказал, что постепенная отмена рабства — такая же глупость, как постепенное запрещение убийства. Сейчас, мол, еще не время запрещать убийства, еще одного убьют, еще десять, еще сотню, тогда и запретим…

Интересно, кому это, кроме бога, дано такое право — решать: этим человеком можно пожертвовать, а вот следующим — уже нельзя.

То же самое и рабство. Пока этих держат в рабстве, бьют, продают с аукционов, мы потерпим, подождем. А их младших братьев, их детей, тех уже не дадим в обиду. Тогда якобы придет время. То есть давайте-ка тяжесть переложим на следующее поколение, на плечи тех, кто идет за нами.

А я хочу, чтобы с нами, со мной, а не с теми, кто помоложе…

Что ему еще возражали? Что идти на Юг — безумие. Тоже неправда. Ведь здесь эта скверна процветает, отсюда по всей американской земле ползет и ползет, как чума. Здесь и дать первый бой. Здесь и сказать: нет!

А на Севере — еще одна газета, еще один митинг, еще одно общество противников рабства… Ублажают себя словоговорением, сотрясают и сотрясают потолки, а твердыня рабства ничуть не колеблется.

Я верно выбрал место: именно здесь, на Юге, в Харперс-Ферри. И мы не собираемся «ввозить» свободу, нас поддержат здесь, нас поддержат негры. А мы — мы дадим сигнал.

В Питерборо сказал Смиту и Сэнборну: нет вопросов, есть ответы. На одинокой дороге на ферму он возвращался и возвращался к этим ответам.

С одной стороны…

С другой стороны…

Прения сторон, как в настоящем суде. Надоело это ему. Он — на одной стороне. И вовсе это не «сторона» — это люди, чернокожие люди, с такой же душой, как у меня, у моих детей, у моих бойцов. Им также больно. За них и пойдем в бой. В справедливый бой.

И вселим надежду уже одним тем, что пойдем сражаться. Даже если потерпим поражение.

Война, любая война не знает одних побед. Сегодня — поражение, завтра — победа. Бой зовет к бою.

Сражались же мы против закона о беглых рабах. Паркер, Гаррисон, Хиггинсон. Мои галаадиты в Спрингфилде. И еще сотни людей, которых я не знаю. Сражались словом. Ружьями. Топорами. Кипятком. И не зря сражались. Где они сегодня, охотники за рабами? Испугались. Нас испугались. Хоть Север от них избавили. А не вступи мы тогда, повторяй, как мои сегодняшние оппоненты, «постепенно, постепенно», послушайся мы доводов «здравого смысла», сколько жизней было бы погублено?!

Сегодня нас мало, завтра будет больше. В авангарде никогда не бывает большинства. А мы — авангард. И те, кто придет завтра, будут сильнее нас.

Туда, обратно, по дороге Браун думал над словами сына Оуэна: «Если нас ждет успех, над этим домом будет водружено знамя Соединенных Штатов, Если же мы потерпим поражение, то этот дом назовут притоном, где скрывалась банда воров и разбойников».

Что такое успех? Что такое поражение?..

3

Браун писал Дугласу: «Я вынужден выступить раньше намеченного срока. Прежде чем уехать, я хочу повидать вас. Привезите с собой „Императора“, скажите ему, что час настал».

Парикмахерская в Чемберсберге, где надо было ждать до вечера. Черные лица, белые зубы, белые полотенца. В темноте — хозяин парикмахерской, он свой, он ведет до условленного места. До старой каменоломни.

Двое приближались, двое вышли навстречу. Лица Брауна и Каги чуть светлели.

Дуглас и Браун начали разговаривать, словно вчера расстались. Они знают друг друга двенадцать лет. За эти годы Браун много раз останавливался в Рочестере.

Когда он приезжал в дом Дугласов, там почти умолкал смех. Фредерику при этом госте неловко было передразнивать разных известных людей, а он делал это так похоже, что жена, дети и друзья хохотали до слез. Он и самого Брауна однажды позволил себе передразнить — не при нем, конечно, — растрепал волосы, подвязал какую-то паклю вроде брауновской бороды, глаза устремил в одну точку, сел верхом на метлу, вытянул вперед руку: «За мной!!!»

В субботу, девятнадцатого августа, они продолжили давно начатый разговор.

Впрочем, все детали Великого Плана обсуждались и раньше: Аллеганские горы, система тайных убежищ, небольшие группы вооруженных негров. Форты свободы, а к этим фортам стекаются отовсюду беглые.

Захватить нескольких рабовладельцев и держать их как заложников. И не в Канаде, в самом сердце рабовладельческого Юга.

Эти группы в горах — большая сила, угроза власти рабовладельцев, угроза их кошельку. Двуногая собственность в любой момент может бежать. Час настал — надо осуществлять план.