Поднимаясь ко мне

До приезда к матери осталось всего минут двадцать. Я совершаю мозговой штурм – выдумываю объяснение, с чего это вдруг я появилась на пороге ее дома посреди ночи. С каким-то странным типом под ручку.

Я уже так давно не звонила матери, что правильно набрала номер только с третьей попытки. Он записан в моем телефоне, но телефон-то – в квартире у Кэша. А пользуюсь я одним из тех дешевых, которые, по совету Кэша, должна выкидывать в мусорный бак каждые день или два.

На другом конце провода раздается сонный голос моего отчима Лайла. Издаю вздох облегчения. Других вариаций для набора мне не придумать, так что если бы и этот оказался неправильным, я бы уже не знала, что и делать.

– Лайл, это Оливия. Прости, что звоню так поздно. Можно поговорить с мамой?

Слышу раздраженный вздох и какие-то приглушенные звуки – это Лайл прикрывает трубку ладонью. Через несколько секунд раздается голос матери:

– Оливия, юная леди, тебе разве неизвестно, который час?

Оставим на совести моей мамы, что ее больше волнует соблюдение правил приличия, чем нежданный звонок дочери в несусветную рань.

– Мам, у меня дома утечка газа. Можно я останусь на ночь у вас?

Слышу несколько разных звуков, ни один из которых не предвещает ничего хорошего, после чего она отвечает:

– Почему ты не можешь переночевать у отца? Разве у тебя нет ключа?

– Папа сломал ногу. Ему трудно передвигаться. Если бы я ему позвонила ночью, он мог бы упасть и еще что-нибудь себе повредить. Если бы просто приехала – то же самое.

Все, что я ей говорю, – правда, за исключением утечки газа.

– И со мной кое-кто едет. Это… мой друг. Надеюсь, ты не против.

Забавно, я не смогла заставить себя соврать, что Гевин для меня больше чем друг. Похоже, даже мой язык привязан к Кэшу, а это до ужаса странно. Но, зная маму, нетрудно предположить: она-то уж точно чего-нибудь себе напридумывает. Она увидит, услышит и почувствует то, что захочет, и сделает выводы на основании того, что скопилось у нее в голове. С ней всегда так.

– Если ты думаешь, что будешь спать с этим «другом» в одной комнате, Оливия, подумай еще раз.

Почти вижу, как ее губы поджимаются в ниточку и в уголках рта залегают характерные складки, мол, она-то уж всегда на высоте.

– Я даже не собиралась об этом заикаться, мама. Нам просто нужно убежище. До завтра. – (Гевин пихает меня локтем и смотрит многозначительным взглядом.) – Ну, на пару дней, самое большее.

– На пару дней?!

О да, вот теперь она действительно в гневе. Доставлять неудобства моей матушке – это страшное преступление, такого не моги никто и никогда.

– Мы не помешаем твоим планам. Ты вообще не заметишь, что мы в доме.

– В этом я сомневаюсь, – ворчит она. – Хорошо. Когда вы будете?

– Минут через пятнадцать.

– Хорошо.

Щелчок, и разговор обрывается, в трубке тишина. Я вздыхаю и нажимаю «отбой». Смотрю на Гевина, тот ухмыляется:

– Похоже, она само совершенство.

– О да.

«Наблюдательный парень!»

Через двадцать минут Гевин, неся мою сумку, сопровождает меня по длинной извилистой, хорошо освещенной дорожке к парадной двери дома моей матери. Я останавливаюсь на ведущей к крыльцу лестнице и вздыхаю, бросаю взгляд влево, на Гевина. Он осматривает дом, затейливую кирпичную кладку, бессчетные окна, дорогой медный молоток, украшающий массивную деревянную дверь.

– Это будет интересно.

Я улыбаюсь:

– Ты себе даже не представляешь!

Стучу.

Несколько секунд, и дверь открывается. На пороге стоит мать в дорогом шелковом халате, всем своим видом – от аккуратно уложенных (да, даже среди ночи) соболиных волос и пронзительных голубых глаз и до скрещенных на груди тонких рук – выражая неодобрение. Естественно, выглядит она ровно так же, как два года назад, когда я видела ее в последний раз. Она почти всегда что-нибудь не одобряет. И почти не меняется внешне, все в том же возрасте. Нет сомнений, она тратит тысячи долларов на консерванты. Так что когда-нибудь мы с ней сравняемся.

«Интересно, не добавляют ли в ночные кремы формальдегид», – лениво размышляю я, разглядывая ее гладкую, подтянутую кожу.

– Привет, мам. Извини, что разбудили.

Она отступает вглубь дома и пропускает нас в фойе.

– Не так уж сильно ты сожалеешь, как я вижу.

Подавляю желание возмущенно выкатить глаза. Моя мать не из тех, кто оставляет досадные мелочи без внимания. Если у нее в голове засядет какая-нибудь ерунда, незначительная оплошность, она зацепится за нее и не успокоится, пока не превратит все вокруг в кровавое месиво.

– Полагаю, ты права, – примирительно соглашаюсь я. – Мы тебя не будем тут держать. Это Гевин. Я провожу его в одну из гостевых комнат. А сама займу другую. Ты даже не заметишь, что мы в доме.

Она хмыкает и закрывает за нами дверь.

– Тебе известны правила, – наставительным тоном произносит мать и в упор смотрит на Гевина.

– Известны, но я же сказала тебе, что он всего лишь друг, мама.

– Я знаю, что ты это сказала.

На этот раз я выкатываю глаза.

– Отлично, увидимся утром. Спокойной ночи.

Я беру Гевина за руку и тащу его вперед.

* * *